К
шести утра
Стивен
проигрался
окончательно.
Он понял это
не сразу. Еще
с полминуты,
не меньше,
недоверчиво
оглядывал
стол, словно
надеясь, что
у него еще
есть фишки,
просто завалились
куда-то.
Потом встал и
ушел, как
сомнамбула,
ни на кого не
глядя.
Я
подумал, что
моему
недолгому
знакомцу
повезет, если
его, как
заявится
домой, сразу
перехватит жена.
Иначе он, как
это часто
бывает, не
сумеет
остановиться.
Кинется ни
свет ни заря
в контору,
чтобы
опустошить
сейф — и
плевать, что
там может
быть выручка
за неделю работы.
Или примется
будить
партнеров,
чтобы срочно
заняли
денег... А
потом
вернется еще
через
час-два, и
опять сядет
за стол.
Человек
в таком
состоянии
кажется
очень собранным
и разумным,
руки у него
не дрожат. Только
глаза
стекленеют.
Словно
наркоман, он
не прекратит
игру, пока
удается хоть
как-то добывать
галлеоны. И
только когда
все источники
исчерпаются
окончательно,
наконец проснется.
В
особо
тяжелых
случаях люди,
выйдя после такого
срыва на
улицу, сразу
приставляют
палочку к
виску. Другие
пускаются в бега,
прячась от
кредиторов.
Но поймать их
легко — как
только у них
появляются
деньги, их
опять тянет к
игорному
столу, как
магнитом...
В
принципе,
можно было бы
еще чуть-чуть
подождать,
пока Стивен
вернется, но
я уже устал, хотел
спать и
чувствовал
себя и без
того
отяжелевшим
и сытым.
Жалеть его я
не собирался
— сам виноват,
нечего было
лезть, куда
не смыслишь.
Да и рыба
слишком мелкая,
иначе не
играл бы за
нашим столом
с низкими
ставками, — а я
в то время,
как всякий
"профессиональный
нищий",
искренне презирал
любого
человека с
доходами
меньше, чем у
Рокфеллера.
Потом это
прошло.
Переболел.
Перед
уходом я
сосчитал
свои фишки —
оказалось,
что за ночь я
заработал
около
полутора сотен
галлеонов,
раз в
двадцать
больше обычного.
Зашел в
туалет, где
встретил Финна,
— он мыл руки. У
Финна было
посеревшее,
усталое лицо,
как у любого
игрока
поутру, и красные
от бессонной
ночи глаза. Я,
должно быть,
выглядел не
лучше.
Увидев
меня, он
зевнул,
прищурился и
сказал без
улыбки:
— А ты,
кстати,
неплохо
сегодня
поработал.
Молодец,
мальчик,
растешь. На
тебе
конфетку.
И,
бросив в
писсуар
пятигаллеоновую
фишку, вышел.
Фишку
я подобрал и
вымыл. Еще
полгода
назад я
представить
бы себе не
мог, что так
сделаю, — но
месяц жизни
на той
стороне
изменил меня
так, как не
изменили бы годы
нормальной
жизни. В
частности, я
научился
невысоко
ценить
гордость. Это
не более чем
инструмент
управления
людьми,
который нужно
пускать в ход
тогда, когда
это выгодно.
