— Нет, нет, — взмолился я. — Я… как бы это сказать… целиком и полностью за то, чтобы голубые были голубыми. Но я — не один из них.
— Послушайте, mon ami[49], — прошептал офицер. — Если вы хотите избежать обвинения в нарушении общественной морали, расскажите правду, и для вас все закончится хорошо. Я вам это гарантирую. — Он накрыл мою руку своей. Я бы не удивился, если бы вдруг выяснилось, что он тоже голубой.
— Но…
Oh, Merde, все что угодно, только бы выбраться отсюда, подумал я. Всего-то дел — наврать о своей сексуальной ориентации. К тому же что они могут доказать? Никто ведь не заставит меня в подтверждение моих слов заниматься сексом с парнем. Надеюсь.
— Ладно, — согласился я.
Офицер распечатал листок, и я расписался.
— Подождите минутку. — Он встал, держа в руках мое ложное признание. — Кофе хотите?
— Будьте добры.
С бренди и морфием, если можно, хотелось добавить мне.
Офицер вышел, и я остался сидеть в кабинете, дрожа от холода.
Через пару минут в коридоре раздался шум, и дверь распахнулась. В комнату влетел невысокий крепыш с короткими седыми волосами в потрепанном кожаном пиджаке.
— Что это за дерьмо? — Он бросил листок с моими показаниями на стол. — Ты же в Коллиуре со своей девушкой. Зачем ты врешь?
Вот черт, так они играют в плохого-хорошего полицейского, и я угодил прямиком в ловушку.
— Если вы знаете, что я гетеросексуал, то зачем говорите, что я гомосексуалист? — Для того чтобы смутить «плохого» полицейского, это был достаточно запутанный вопрос, но он пропустил его мимо ушей.
— Что ты делаешь в Коллиуре? — потребовал он, плюхнувшись на стул напротив. — Отвечай!
Крепыш обращался ко мне на «ты», как к ребенку или пуделю, и недопустимо громко кричал.
Я подскочил:
— Я всего лишь…
— Мы знаем, кто ты! Мы знаем, зачем ты здесь! Ты — англичанин, который приехал во Францию навалить дерьма! — Это очень приблизительный перевод.
— Нет, я…
— Заткнись!
Я так и сделал, но это обозлило его еще больше.
— Чем занимается твоя девушка? — проорал он.
Черт, подумал я, они прознали про ее попытки доказать, что французское правительство делает недостаточно для того, чтобы положить конец незаконному икорному бизнесу и спасти осетров.
— Она пытается помочь Франции, — сказал я.
— Помочь Франции? — Он выглядел так, будто с ним вот-вот произойдет припадок.
— Да… — Черт возьми, как по-французски будет «осетр»? Спецназовец только что произносил это слово. Мой французский выбрал наилучший момент для предательства. Должно быть, это связано со стрессом. — Большая рыба.
