Среди ее пациентов попадались люди, которыми ей советовали особо заняться: это были крупные специалисты, передовики труда, известные всей стране знаменитости. В институте, где работала Иза, у врачей почти не было частной практики: для лечения болезней их профиля в любом сколько-нибудь серьезном случае нечего было и делать без специального больничного оборудования. Иза осматривала своих именитых пациентов, ставила диагноз, назначала лечение — и забывала о них. Ей даже в голову не приходило, что в этих людях можно видеть мужчин, а не просто больных. Тем более что мужчины эти во время осмотра испуганно охали и втягивали голову в плечи; артисты, стыдливо потупившись, сообщали свой возраст и странным, по-бабьи тонким голосом жаловались на судьбу, узнав, что им придется ходить на лечебный массаж или, не дай бог, на вытяжение. Трудно было представить, что кто-то из них может потом позвонить ей и предложить, скажем, встретиться вечером.
Но однажды это все же случилось. Когда пациентом к Изе попал Домокош.
О Домокоше ей сообщили из Союза писателей; он пришел в институт с каким-то расстройством в локтевом суставе, Иза добросовестно осмотрела его, как осматривала всех больных — обращая внимание и на глаза, и на волосы: когда человек болен, все в нем говорит об этом. Занимаясь им, она обнаружила вдруг, что он смотрит на нее не как на врача, а как на женщину; похоже было, он почему-то решил, что она изучает его с особым интересом, и захотел ответить ей тем же. Она не смутилась, а рассердилась. И посоветовала Домокошу не глазеть на нее, а делать, что велят; вопреки своему обычаю, она разговаривала с ним грубо и, назначив электропроцедуры, отослала его. Отделение электротерапии, оборудованное по последнему слову медицинской науки, находилось в боковом крыле института, так что Домокош ходил лечиться в то же здание, где работала Иза, только с другой стороны, и после каждой процедуры заглядывал к ней — как он говорил «для контроля». Иза теперь уже не смотрела ему в глаза, держалась с ним холоднее и официальнее, чем с остальными больными. Домокоша — она не могла этого не заметить — такое отношение забавляло; после каждого процедурного дня он посылал ей цветы, с которыми Иза не знала, что делать, пока не придумала отдавать их жене привратника. Она не делала ему выговоры за цветы, но и не благодарила — принимала молча, надеясь, что скоро это ему надоест; но когда Домокош явился в пятый раз продемонстрировать ей свой локоть, сгибавшийся уже без боли, она, отослав сестру за новыми карточками, спросила, что он имеет в виду, тратясь на букеты, — впрочем, что бы он ни имел в виду, пусть будет любезен прекратить это.
