С этого дня она уже не пыталась больше найти способ быть полезной.
III
Никогда в жизни не было у нее так много свободного времени. Сколько она себя помнит, каждый день ее был заполнен работой, и по вечерам ей не приходилось уговаривать себя заснуть. В первые годы замужества, когда рядом была прислуга, она все равно постоянно была на кухне, распоряжалась, присматривала, а то и сама принималась мыть или стряпать; прежде тетя Эмма не давала ей присесть ни на минуту, а теперь, став наконец хозяйкой в собственном доме, где все делалось, как она считала нужным, где всякая полезная деятельность начиналась по ее слову, — она получала от домашних хлопот какое-то опьяняющее, почти не подвластное разуму наслаждение. Когда же Винце потерял работу, на нее свалились все домашние дела да еще и заботы о ребенке. К старости она настолько привыкла делать все в доме сама, что и после реабилитации Винце нанимала кого-то в помощь лишь для самых тяжелых дел: носить дрова в комнаты, стирать постельное белье; ну и, устраивая генеральную уборку, она уже больше руководила другими.
Винце, пока был здоров, охотно помогал ей по дому, Винце никогда не делил работу на женскую и мужскую; помогал ей и Антал, хотя был врачом, а вовсе не пенсионером, как Винце. Антал часто говорил, что домашняя работа для него — самая лучшая разрядка; он даже на чердак лазил развешивать белье и развешивал его куда аккуратнее, чем Мала, которая ходила к ним стирать.
Старую не угнетали те бесконечные трудности, которые, что ни день, встают в домашнем хозяйстве: когда обед получался особенно вкусным или в конце месяца оставались сэкономленные деньги, она чувствовала себя победительницей; вокруг ее дома, казалось ей, живут невидимки, которые только и норовят подстроить какую-нибудь каверзу: из-за них пригорает каша, отсыревают заготовленные на зиму дрова. Когда дело ладилось, опозоренные невидимки сконфуженно убирались куда-то в темную берлогу и там жаловались друг другу на неудачу. Правда, с тех пор, как Винце реабилитировали и назначили ему судейскую пенсию, а Иза выучилась на врача, изнурительная война с невидимками стала как будто ненужной; денег теперь было больше даже, чем требовалось, — но, привыкнув за долгие годы жить экономно, она по-прежнему изворачивалась, хитрила, боролась за каждый форинт, как в те мрачные времена, когда от ее смекалки зависело многое. Винце всегда хвалил ее за бережливость, понимая, что бестактностью было бы омрачать тот простодушный триумф, которым сияло лицо жены, когда в последний день месяца она закрывала тетрадь в клеточку, куда заносила расходы, и вкладывала в свой старый, с детства сбереженный альбом, хранящийся под простынями в шкафу, какую-нибудь денежную купюру.
