— Мне бы не хотелось, чтоб вы занимались политикой, — сказал Деккер, разглядывая руку Антала с непривычно короткими пальцами, руку борца, а не врача.
Антал поднял на него взгляд — и тут же отвел. Политика интересовала его страстно, про Деккера же он тогда еще не знал ничего.
— Учитесь и думайте, — продолжал Деккер. — Это не приказ, это личное мое пожелание.
Гимназисты, жившие в интернате, подробно обсуждали события, происходившие в мире; немало говорили они и о левых кружках, существующих в университете, об их выступлениях. Антал решил, что профессор советует ему держаться подальше от этих кружков; он стоял, смотрел на него, не говоря ни слова. «Можете идти», — сказал Деккер.
Антал довольно быстро разобрался в университетских делах. В октябре, когда его пригласили вступить в молодежную организацию, он уклонился от этой чести, сославшись на отсутствие времени; свободного времени у него в самом деле не было: Анталу приходилось теперь самому заботиться о себе; доброхотные даяния благотворительных обществ и гимназических попечителей остались в прошлом. Дорож постепенно тоже канул в прошлое: старики умерли, Анталу уже не нужно было никому помогать, но тот факт, что теперь ему приходилось заботиться лишь о себе, не уравновешивал одиночества; Антал любил, когда на нем лежала ответственность за других, и, хотя отношения его с дедом и бабкой носили скорее деловой, чем сердечный характер, утрату этих единственных родственных отношений он пережил тяжело.
Смысл слов, сказанных Деккером на посвящении, дошел до него в декабре, когда он, встретившись с деканом в коридоре, уступил ему дорогу и приподнял свою мягкую шляпу. Деккер был в парадном одеянии доминуса, plenis coloribus[16], и направлялся на сбор, как все профессора факультета. Дотронувшись двумя пальцами до шапочки с золотыми шнурами, Деккер остановился. Вдоль коридора стояли пальмы, белел снег за окном, на застекленной крыше актового зала, горели бра на стенах, в их свете мраморная облицовка блестела, словно масленая. Снизу, из зала, доносился шум голосов. Они были одни.
— В штатском? — спросил Деккер, глядя на шляпу Антала. — Вы не идете?
Юноша с вежливым равнодушием смотрел на сверкающие регалии Деккера.
— Я не член союза, — ответил он.
Деккер снял шапочку, провел рукой по своим жестким светлым волосам.
— Я рад, что вы меня послушали, — сказал он и двинулся к лестнице.
Деккер не умел ходить размеренным шагом: он или прогуливался, или стремительно мчался. В тот раз он мчался. Антал смотрел ему вслед, чувствуя уважение к этому человеку. В сорок пятом Антал назначен был председателем комиссии по выяснению политического лица Деккера; он молчал, пока члены комиссии, один за другим, говорили о том, что Деккер недостоин оставаться на кафедре, клеймили его деятельность при старом режиме; лишь затем он изложил подлинную историю деятельности профессора, скрытую под золотыми шнурами и шапочкой доминуса, рассказал, какую роль играл Деккер в подпольном движении, о той умной линии, которую он проводил, о его редком организаторском таланте, о гениально проведенной им операции саботажа ради спасения клиники, когда немцы пытались ее эвакуировать. Деккер лишь выругался, выслушав это, и махнул рукой: чушь, мол, все это. Он терпеть не мог, когда его хвалили.
