— Явление младенца Иисуса с ослом! — ухмыляясь, воскликнул он. — Осел настоящий.
Мы толклись на снегу вокруг покрытых брезентом саней. Ослик Банди довольно прядал ушами. Хозяин уже набросил на него шерстяное одеяло.
— Можно взглянуть? — спросила я.
— Это самое заветное мое желание, — сказал Лакош. — Человек скрывается, чтобы затем явиться с чем-нибудь! — Он сдернул брезент.
В санях высилась горка великолепных белоснежных изразцов, а на самом верху красовалась стройная маленькая елка.
Нечего и говорить, мы как дети бросились на шею дядюшке Фери Лакошу.
— Желаем вам приятного, теплого рождества. Я и осел.
Мы рассмеялись, так красиво и чисто все было — словно свежевыпавший снег.
— Спасибо, спасибо, спасибо! — Мы похлопывали и поглаживали осла, а он сердито посматривал на нас, так как терпеть не мог, чтобы к нему прикасался кто-нибудь помимо хозяина.
— Не смейтесь, на обжиг ушла уйма дров. И все дрова притащил Банди из «нашего леса». Вот эта елка приехала с нами в последний заезд, дай, думаю, устрою бедняжке хоть раз светлое рождество.
Мы тотчас принялись за дело: словно счастливые муравьи, стали перетаскивать наверх изразцы, сопровождая это занятие страшной суетой. Дюла угостил Лакоша палинкой, я угостила осла морковкой.
— Чем же я с вами расплачусь? — спросил Дюла.
— Дружбой, — сказал Лакош.
— Нет, серьезно?
— Если серьезно, то я сейчас же забираю все обратно.
Мы не знали, что и сказать, а Лакош добавил:
— За меня не беспокойтесь. Есть деловые отношения и есть дружеские. Кто их смешивает, тот рано или поздно поплатится за это. Следующую зиму вы проживете не на опилках, мало вам нынешней?
Вот ведь как устроен человек: я не хотела, у меня само собой вырвалось:
— А где же мы возьмем дров? Лесник дает лишь раз в месяц самое большее два кубометра, да и то все сучья. Этого едва хватает на кухню и лабораторию.
— Перебьемся, — сказал Лакош. — До весны. А там река принесет вам дров на весь год. Я уже думал о том, что и как. Закроем все три шлюза, но вместо одного шлюзного щита установим нечто вроде решетки и будем вылавливать все пни и бревна, которые до этого уносило рекой в большой мир.
— А ведь верно! — удивленно произнес Дюла.
— Еще как верно! Поэтому-то я и достал для печи такую большую дверцу, которая может проглотить самые большие пни. А вот это запрещается! — Последняя фраза относилась к мне. Некоторые изразцы были завернуты в газетную бумагу, и я из любопытства начала развертывать один из них.
