— По обычаю.
— Какое ей дело до обычаев?! Она же сука-интеллигентка. Я б ей за манеры глаза выцарапала! А сама всем должна. Ой, не любит денежки назад отдавать! За уголь три года должна Лидке-Каланче, и отдавать не собирается. Аферистка!
— Ну, дальше… дальше… Про бабку.
— А утром я проснулась, поссать. Выхожу во двор, а она, паскуда, по двору ходит.
— Мертвая?!
— Ну, не живая! Похоронили ведь. Вот в чем ее хоронили — черном платье, закрытом таком. Она сама шила… мастерица была, не отнимешь… и шастает по своему двору. Я перекрестилась, она развернулась. Глянула так зло на меня. И исчезла.
— Куда?
— В сарае исчезла.
— Так, не пойму, плотная или бесплотная?
— Ну, как ты не поймешь! Она же ведьма — бесплотная потому что померла. А выглядела, как вполне плотная. Ну, от нее же одна кожа да кости остались. И космы эти.
— Вот те на! Купили домик на свое горюшко. Что теперь делать?
— А ты с Натальей, учительницей, посоветуйся. Она часто батюшку посещает. Про божественное все знает. Сама почти что ангелица.
Надя едва дождалась, когда вернется желтый школьный автобус. У магазина поджидала. Автобус с детьми из Привольнинской школы возвращался в половине четвертого. Пятнадцать километров все-таки. Будь они неладны эти министры со своими подлыми программами! Все против людей, против детей. Наталья годы работала в школе, которую сама закончила, здесь, в поселке. Хорошая была школа, обустроенная несколькими поколениями. Немецкое здание, капитальное, двухэтажное. Но без крайностей русский человек не может. Снова наверху воскликнули — перестройка! Теперь уже модернизация школы. А внизу безропотно подхватили — ну, ладно.
Школу закрыли, бросили на произвол судьбы. И тут же стали растаскивать, сначала по ночам, потом совсем стыд потеряли — днем приходили семьями — столы, парты, шкафы тащили. Вскрывали полы. Одним нужны были батареи, другим двери. А третьим просто растопочка. В растопку все шло — глобусы, карты, учебники, чучела животных из кабинета биологии. И стояла школа, зияя плачущими черными дырами пустых окон. И только эхо металось по коридорам и бывшим классам. Вскоре школа стала пристанищем для ее же бывших учеников, только в свободное время. Там собирались подростки и подражающая им мелкота. Надо же им где-то собираться. Клуб уже не функционировал, кружки все позакрывались, осталась одна директорша Валентина за всех. Она и могла бы что-то замутить, да сверху приказали экономить электричество, а тепло совсем отключили.
