— Сыром пахнет, — оповестил Николай, брезгливо повел носом в сторону Потапа и поморщился. — Иди ноги вымой! А то Мойдодыр по твою душу явится.
— Ладно, это успеется! — бодро отозвался Потап. — Ну вспотел в дороге… С кем не бывает. И капризный же ты! Брат у тебя другой.
— На то он и брат, — философски отозвался Бакейкин-младший. — Но жить тебе здесь придется со мной, а не с ним. С ним уживутся даже демон и самый дикий, отъявленный скинхед. А музыка — средство от немоты, усвоил? Может быть, вся наша немота от неумения писать музыку. И играю я для души. Кстати, почему у тебя, когда ты садишься, ноги над носками видны?
Потап, ни на какую язвительность никогда не реагирующий, ответил ничтоже сумняшеся:
— Это я привлекаю голыми ногами особ женского пола!
Николай насмешливо хмыкнул, критически оглядел Потапа и открыл свой баул, брошенный на пол.
— Только харакири избавит тебя от позора! — вдруг крикнул Потап.
Когда братья оправились от первого шока, Николай осторожно справился:
— Это почему же?
— Ты обманул женщину! — гневно и обличающе вновь выкрикнул Потап.
Бакейкины дружно изумились. Откуда он узнал?
— Когда и какую? — решил на всякий случай уточнить Николай.
Потап плутовато улыбнулся:
— Ну, ты сам отлично знаешь, когда и какую. Неужели ты никогда не обманывал женщин? — Он заговорил вкрадчиво и ехидно. — Наверняка так было — говорил, что занят, нет времени на встречи, что жениться не можешь… А?
— Ну, было, конечно… — немного смущенно признался Николай. — А у тебя разве не было?
Хитрый Потап немного замялся:
— Туды-растуды… И у меня случалось…
— Так в чем же дело?! — обозлился Николай.
— Да ни в чем… Это я так пошутил…
Николай плюнул, взял полотенце и мыльницу и отправился в ванную.
— Отдохнем малость, умоемся и поедем в город, — сказал он на пороге. — Пообедать нужно и начинать поиски. Я кое-что продумал.
Пока он плескался под душем, мурлыкая на свой мотив: «Надо мыться, умываться по утрам и вечерам…», Сева тоже открыл свою сумку, снял ветровку и подошел к окну. Прямо перед ним под белесым туманом, реющим смутной, расплывающейся полосой нежного тюля, разливалась большая, широкая река Клязьма, давно успокоившаяся и присмиревшая после весеннего половодья. Она еще иногда взбрыкивала, и билась, и колотила волнами в берега, пытаясь напомнить о своем недавнем бурном прошлом, снова напугать и вразумить. Никто не обращал внимания. Вымокшие деревья сушили вдоль извилистых берегов яркие желтые листья, свесившиеся длинными девичьими, умышленно небрежно заплетенными косами. Вдали переливались, играя на солнце, и яснели купола церквей, и кресты высились над городком, как знаки высшего расположения Неба.
