Городок, куда приехали искатели цыганки Кати, оказался удивительно милым, чисто вымытым то ли осенними дождями, то ли речными туманами, то ли безмерно исполнительными и аккуратными дворниками, воды для своего родного города не жалеющими. Центральный проспект был застроен элитками-монолитками, живо напомнившими путешественникам столицу. И новые дорогие дома здесь тоже рвались к облакам, воодушевленные могучими подъемными кранами. Зато по боковым улочкам, разбегающимся от проспекта во все стороны, ныряющим куда-то вниз, в приовражные темнины, теснились низенькие скособоченные деревянные домики-уродцы. Вероятно, они уцелели только чудом.
На аптеке висели три запыленных плаката, прямо в одной витрине: «Светлой Пасхи!», «С праздником весны и труда!», «С 60-летием Победы!». О них уже все давно забыли.
— Как у вас город меняется! Туды-растуды! — бодро приветствовал администратора гостиницы Потап. — Скоро все жильцы из этих развалюх переедут в шикарные хоромы на проспекте!
Дама средних лет с гладко прилизанной головой, напомнившая Севе Юлю, скептично усмехнулась:
— У вас в Москве разве дают нынче квартиры бесплатно?
— У нас — не дают! — так же бодро откликнулся Потап. — Где имение, а где наводнение…
— И у нас не дают! — Дама сжала яркие губы в малиновую полоску, перечеркнувшую лицо чересчур резко, словно ручка учителя грубую ошибку в тетради школьника. — Квартиры в этих домах продаются за приличные деньги, как и у вас. И скупают их граждане из ближнего зарубежья. Тоже как у вас. Россия нынче живет по одному распорядку.
— Ох, я балда! — схватился за голову Потап. — Конечно, все везде одинаково и все везде почем… Расписания, графики… А номерок-то наш где?
— Помолчи! — презрительно бросил ему Николай. — Доверь переговоры мне. У меня лучше получится. И результат налицо.
Он наклонился к даме с малиновым ртом и нежно заворковал, кокетничая и картинно взмахивая головой. Через три минуты он с торжеством потряс в воздухе ключом:
— Вперед!
Трехместный номер оказался на третьем этаже — роскошный, безупречно чистый, с видом на реку. Пропитанный речной сыростью ветер надувал пузырями тонкие воздушные шторы и баловался с балконной дверью, равномерно раскачивая ее, словно тренируя.
— Жаль, пианино нет, поиграл бы, — вздохнул Николай.
— А ты музыкант? — радостно спросил Потап, тотчас бросил сумку на пол и шлепнулся на ближайшую к нему кровать. Сбросил ботинки и пошевелил пальцами. Один носок оказался дырявым. Могучая шахматистка-разрядница внимания на его носки не обращала. — Вот что ни почитаешь про дворян в девятнадцатом веке — обязательно кто-нибудь у них на пианинке играет, дочка там чья-нибудь. А все вечерами целыми группами собираются ее слушать. Везде и всюду у них так… А почему? Да делать им нечего было — вот и занимали время всяким бренчанием да его слушанием. — Он с удовольствием обвел глазами номер. — Вот такенная комната! Погоди… Ты же говорил: бизнесмен! Это как понимать? Бизнес и музинструмент? Фортепьянки продаешь? Где имение, а где наводнение…
