— Торопитесь, водитель? — холодно и не вполне дружелюбно спросил подошедший инспектор. Вопрос был риторический и не требовал никакого ответа, разве что обычных в этой банальной ситуации оправданий. Однако ответ последовал.
— А хоть бы и тороплюсь, — сказал Эдик, протягивая без приглашения права и не удостаивая инспектора выходом из машины.
— Что? — поначалу опешил милиционер.
— А то, — отрубил Эдик. — Нам летать надо, а не стоять на солнышке… греться, понимаешь.
Оскорбительный и несправедливый намек до глубины души поразил инспектора. Губы его залегли тонким полукругом — концами вниз. Он вынул талон из корочек и посмотрел на просвет.
— Чистый, — сказал он неодобрительно.
— Чистый, — подтвердил Эдик.
И тогда инспектор аккуратно вложил талон в удостоверение, захлопнул его и протянул Баранчуку.
— Ладно, — миролюбиво сказал он. — Ограничиваюсь устным предупреждением. Будь внимательнее, водитель.
И, козырнув, пошел к перекрестку.
Потрясенный благородством инспектора ГАИ, Эдуард не испытывал судьбу до самого универмага, а когда приехал с бабушкой к магазину, его осенило. Он поставил машину прямо под знаком «Стоянка запрещена» и, взяв бабушку под руку, торжественно ввел ее в лучший в городе торговый центр.
Знак разрешал остановку любого транспорта не более чем на пять минут, а в магазине они пробыли минут сорок. Эдуард загонял продавцов, заставляя их выкатывать из подсобки и включать один телевизор за другим. Он был придирчив и взыскателен. То ему не нравился оттенок светящегося экрана, то тембр звучания, то неудовлетворительный предел качества настройки, а то и просто едва видимая царапина на полировке. Продавщицы ему не перечили: эмблема такси на фуражке авторитетно свидетельствовала о хваткой бывалости этого человека. Бабушка жалась рядом с ним и за все долгое время закупочного процесса не проронила ни слова. А когда наконец Эдуард выбрал телевизор, продавцы облегченно вздохнули.
Одной рукой оберегая старуху от толчеи, другой уцепив запакованный приемник второго класса, Баранчук наконец-то выбрался на улицу и торжествующе улыбнулся. У его машины стоял милиционер явно агрессивного вида.
— Машина ваша, товарищ водитель? — зловеще спросил он. Вопрос по-прежнему строился риторически.
Баранчук хотел уже было слегка нагрубить, но опыт подсказал, что это могло быть излишним. Потому он изобразил на лице испуг и пролепетал:
— Моя.
Инспектор с гневной горечью улыбнулся.
— Я уже и уходил, — сообщил он, — потом вернулся. Сейчас хотел опять уйти, но нет, думаю, дождусь, посмотрю, кто ж это. Вот он, собственной персоной.
