— У тебя рога! — засмеялась Елизавета Романовна.
— Знаю, — беспечно бросил Петр, обмахиваясь треуголкой, — про Гришку Орлова знает, поди, вся Европа. И про Салтыкова, и про Понятовского…
— Да не такие! На голове — из волос! Зачем тебе новый анекдот?
Петр провел рукой по волосам, пытаясь их пригладить. Тщетно. Тогда он вновь напялил треуголку.
— Сегодня я что-то не в себе, — сказал он, — норд-ост, видимо. И в горле будто застряла какая-то пакость. А ведь сегодня даже Екатерина ведет себя прилично. Пригласила в Петергоф, а сама уехала. И вместо того, чтобы терпеть ее дурачества, я смогу позволить себе свои! Могу — но как-то не хочу. До чего гадко на душе — просто не поверите…
Речеизлияние его величества было прервано еле слышимым отдаленным шумом. Чуткий Миних уловил: "Гвардия… мятеж…" — и, очертя голову, ринулся на звук. Петр поспешил за ним, но отстал — фельдмаршал в свои годы не только по фрейлинам был боек. Навстречу им прорывались двое — один в раззолоченном зеленом мундире с лазоревой орденской лентой через плечо, другой — пернатый кирасир с восточным клинком. Не перепутаешь.
Генерал-поручик сделал еще более тревожное лицо, выкрикнул с несколько театральным надрывом — зато как палашом наотмашь:
— Ваше величество! В столице возмутилась гвардия, Семеновский и Измайловский полки кричат: "Виват, Екатерина!", преображенцы — то же, еле вырвался.
— Как же это… — растерялся Петр, — а присяга?
— Водкой зальют, — сказал Миних, — а что, в столице верных частей совсем нет? — Отчего же? — Баглир, наконец, загнал ятаган в ножны, — Кирасиры сейчас умирают на улицах Петербурга. Иные, глядишь, и вырвутся. А у армейских полков офицеры все взяты по домам — и на их место выставлены из мятежников. Так что за час — другой екатерининцы с кирасирами управятся. Тогда они двинутся сюда.
Глаза Петра округлились.
— Надо ехать в Ораниенбаум, — сказал он, — под прикрытие моих голштинцев. А что дальше?
Он оглянулся. Только что было пусто — откуда-то взялись серолицые растерянные люди — кругом императора осторожно столпился двор.
— Дальше решим в Ораниенбауме, — подытожил он.
Началась суета. Собрались на диво быстро. Поехали.
Баглиру все это очень не нравилось. Была какая-то предрешенность в неловких действиях Петра. Опереточность происходящего подчеркивалась сияюще ясной погодой, листья деревьев солнечные лучи пронизали насквозь — и по изумрудному коридору дороги летели экипажи.
Миних, старый солдат, скакал в седле. Негоже на войне каретами пользоваться. Даже и старикам-фельдмаршалам. Баглир пристроился рядом.
