— Вероятно. У нее немало причин для борьбы. Да и Октавия стала что-то подозревать…
На следующее утро я внимательнее присмотрелась к рабыне, пока та аккуратно раскладывала чистую тунику на моем ложе. Неужели вот эти самые руки подписывали мятежные воззвания? Александр, казалось, нарочно возился с тогой и сандалиями, мучаясь той же загадкой.
— Да что такое? — с досадой бросила Галлия. — Может, мне вас еще и одеть? Хозяйка, архитектор ждет!
— Просто Селена и Александр. Никаких «хозяев».
Я натянула диадему на лоб. Галлия нежно поправила мои локоны под жемчужной лентой и тихо сказала:
— Спасибо.
— Мы обе — царевны.
— Уже нет, — отвечала она и крепко сжала губы.
Я собралась возразить, но на пороге возникла Октавия, недовольно упершая руки в бока.
— Иду-иду.
Я поспешила достать свой альбом и проследовала за ней в атрий.
— Неужели Витрувий согласится быть моим наставником?
— Не знаю, — честно сказала она. — У него не бывает свободного времени, да и учеников до сих пор не водилось. Но ведь попытка не пытка.
Октавия провела меня в библиотеку, где до самого потолка протянулись кедровые полки с бережно помеченными свитками. Архитектор уже сидел за столом и, сложив руки на груди, разглядывал мой рисунок, подаренный братом Октавиану. При нашем появлении подбородок мужчины вздернулся, а взгляд сразу впился в альбом.
— Здравствуй, Селена. Говорят, тебе нравится рисовать, — изумленно промолвил Витрувий, изучая меня пронзительными темными глазами.
— Да, у нее получается, — вставила Октавия. — Весьма одаренная девушка. Даже мой брат так считает.
Я посмотрела на худощавое лицо с квадратным подбородком, силясь понять, какие мысли роятся в эту минуту в его голове. Наконец архитектор сказал:
— Надо бы взглянуть на рисунки.
Я протянула альбом. Витрувий критически прищурился и молча перелистал его, дольше всего задержавшись на странице с изображением мавзолея. Медленно поднес эскиз к оконному свету, затем положил на стол и поинтересовался:
— Это в Александрии?
— Да. Возле храма Исиды и Сераписа.
Архитектор в задумчивости кивнул.
— Что ж, рисовать она может. Но это не редкость. Что именно вы хотите, чтобы я сделал?
— Возьми ее в ученицы, — сказала Октавия.
— По какому предмету?
— Архитектура.
— Девушку? — Мне показалось, он сейчас рассмеется. Однако Витрувий взглянул на мое лицо и спросил уже совершенно серьезно: — Зачем это ей?
— Затем же, зачем моей маме понадобилось знать восемь языков, — ответила я, осмелев. — Лучшие дипломаты мира были в ее распоряжении, однако она отказывалась поручать другим то, что сама могла сделать лучше.
