— Значит, вы двое похожи на него больше меня, — ответила девочка со смирением.
Чтобы сменить тему разговора, я спросила:
— Почему ты не ходишь с нами в школу?
Антония подняла светлые глаза.
— Потому что учусь у мамы, во время благотворительных занятий, — ответила она.
— И многому ты так научишься?
— Большему, чем во время походов с Юлией за покупками, — мягко сказала девочка.
Александр засмеялся, а мне стало не по себе от ее упрека.
— Да нет, ничего удивительного. — Антония помахала ладонью. — Все тянутся к ней. Это же дочка Цезаря. Но моя мама знает ничуть не меньше, нежели сам учитель Веррий. Мы вместе читаем поэмы, а в перерывах раздаем хлеб голодным.
Брат наморщил лоб.
— И тебе это по душе?
— Конечно.
— Тогда почему Марцелл ходит в школу?
— Он же станет наследником Цезаря. Если только сам себе все не испортит.
Александр подался вперед.
— Ты думаешь… Красный Орел?
Антония беспокойно обернулась через плечо.
— Мы никому не расскажем, — с готовностью пообещала я.
Помявшись, она промолвила:
— Да.
— По-твоему, он может оказаться мятежником? — вырвалось у меня.
Девочка решительно тряхнула кудряшками, придававшими ей совершенно детский вид, и они рассыпались по плечам.
— Нет. Это слишком горячая голова. Сегодня что-то взбредет на ум, а завтра уже забудется. Марцеллу не хватит усидчивости, чтобы воплотить столько замыслов.
— А чтобы Орлу помогать? — подзадорил ее мой брат.
— Мама говорит, он мечтатель, — вздохнула Антония, глядя на свои маленькие крашеные ногти. — Все может быть. А ведь достаточно первого подозрения, и дядя сошлет его на Пандатарию. В лучшем случае.
— Это что, наказание? — уточнил Александр.
Девочка недоверчиво округлила глаза: неужели мы никогда не слышали?
— Ну да. Там умирают от голода, в грязи, сотни мужчин и женщин. Некоторые кормятся тем, что ныряют за губками. Все лучше, чем по приказу вскрыть себе вены, — прошептала она. — Мама сказала, такая судьба ожидает любого, кто перестал быть полезным Риму. Женщины, мужчины, сенаторы, почтенные матроны… Вспомните хотя бы своих родителей.
— Мать умерла от укуса кобры, — жестко проговорила я.
— Такое же самоубийство. Отца Ливии, отца моей мамы тоже вынудили покончить с собой. В Риме жизнь и смерть так мало стоят, — продолжала она безучастным тоном. — Чтобы удержаться на плаву, нужно приносить пользу.
— И в чем твоя польза?
— Ради блага Рима я выйду за того, кого укажет Цезарь, и буду этим довольна.
— Даже без любви? — вырвалось у меня.
