«А я как раз пишу о тебе, – сказал я запинаясь. – Я думал – ты уж прости, – я думал, может быть, ты уже… Ну, в общем…»
«Нет, – услыхал я в ответ, и мне почудилось, что она хмыкнула: – Ты вообразил меня очень точно, вот я и явилась. Ты вообразил меня мечтающей, вот я и грежу. Мне грезится звездопад».
«Но ведь все это только игра моего воображения, – возразил я. – Все это происходит у меня в голове. На самом деле тебя здесь нет». Я чувствовал – это звучит ужасно грубо, но ничего не мог с собой поделать. Впрочем, она будто поняла меня:
«Думай, что говоришь, внук мой. Ты представил себе, что я здесь, в этой комнате, да? Это уже кое-что. Вот видишь – в воображении твоем я существую, притом – во всей полноте бытия, я жива. Правда, это лишь одна из форм бытия, но, пожалуй, самая лучшая. Если здесь, в комнате, нет меня, внук мой, то уж наверняка нет и тебя».
«Мне кажется, я тебя понимаю. Открой мне, бабушка, сколько тебе лет?»
«Сама не знаю. Порою мне кажется – нет на земле старухи древнее меня. Ты ведь знаешь, что люди кайова вышли на свет из старого полого ствола. До чего же они ясно предстают моему мысленному взору – и как они были одеты, и как возликовали, увидев вокруг себя прекрасный мир. Не иначе как я тогда была с ними. Не иначе как участвовала в давнем переселении кайова с верховий Иеллоустона на Южные равнины, к реке Биг- Хорн; видела я и красные стены каньона Пало- Дуро. Я была с теми, чье становище находилось у подножия гор Уичито, когда начался звездопад».
«Знать, ты и впрямь очень стара, – согласился я. – Сколько же ты повидала на своем веку!»
«Да, пожалуй, что так», – сказала она. Затем, медленно повернувшись кругом, кивнула и вновь обратилась в слова – те слова, что я только что написал. И опять я остался один в комнате…
Мне кажется, человеку хоть раз в жизни необходимо сосредоточиться на мысли о родной земле, память о которой живет в нем. Пусть всецело предастся мысленному созерцанию этой земли – того ее предела, где протекла какая-то часть его жизни. Пусть поглядит на нее со всех возможных точек. Пусть подивится ее красоте, поразмыслит о ней. Пусть представит себе, как зимой и весной, летом и осенью касается ее пальцами, прислушивается к звучащим на ней голосам. Пусть увидит мысленным взором все обитающие здесь живые существа, ощутит легчайшие дуновения ветра. Пусть вызовет в памяти своей сияние дня, все краски утренней зари и вечерней.
…Горы Уичито поднимаются над Южными равнинами длинной изогнутой грядой с востока на запад. Горы эти – краснозем и острые скалы, причем скалы не красные и не синие, а какого-то странного смешанного цвета: так оперение некоторых птиц отливает то красным, то синим. Горы Уичито не столь высоки и могучи, как горы Дальнего Запада, и в окружающий ландшафт вписываются по-иному. Их нельзя представить себе отдельно от равнины. Если подумать о них отвлеченно, они перестанут казаться горами… Смотреть на горы с равнины – одно, а на равнину с гор – совсем другое.
