«я ангелике ничего… мы все равно расстаемся».
«в музее искусств, перед всеми? большое шоу намечается, мне пригласить ребят с курса?»
«я это не из-за тебя говорю, я не хочу удерживать тебя, или возвращать, или…»
я фыркаю, он явно гонит: «тогда расскажи это хотя бы своему священнику, а то тебя это однажды вконец порвет».
он открывает рот, я это каким-то образом чувствую, снова хочет произнести мое имя, а ему это нельзя, он не должен, так что я говорю: «если ты хочешь еще раз поцеловать меня когда-нибудь, ты, трус, то делай это сейчас».
и он правда целует меня, чуть не вывихнув себе при этом плечо.
впечатление такое, будто это — правда, а вся болтовня, предательство и страдание — просто театр, но я к этому чувству готовилась, я знаю, что это сладкий самообман. он проводит рукой по моим волосам, нежно убирает прядь, целует шею, я влажная, я хочу его. он хочет что-то сказать, я прижимаю палец к его губам и шепчу: «шшшш, закрой рот», потом мы опускаем сиденья и раздеваем друг друга, как получится, сами себя — он думает, мне хочется быть снизу, но он ошибается, я показываю, как надо, опускаюсь на сиденье на колени, изгибаю спину, лицом вплотную к заднему стеклу, окно запотевает от дыхания, у него проблемы, поворачиваюсь, притягиваю его к себе, обхватив руками за зад, и беру в рот его член, впервые, он мягче, чем в руке, странно, совершенно легкий, проблема скоро исчезает, и чтобы все тут же не закончилось, я щиплю его за ногу, потом перекатываюсь обратно в прежнее положение, он с трудом забирается на мою спину, ближе ко мне, это лучше чем
он прижимается ко мне сзади животом, и я становлюсь неосмотрительной становлюсь быстрее становлюсь громкой я наверху, на таком плато, но еще не всё, еще не совсем, не катит, как-то не загорается, хотя все и полыхает огнем, вся машина в разорванном полыме, и тогда он кончает раньше меня, впервые, и я сразу же отстраняюсь, так нет так никогда ничего мы
нам нужно много времени, чтобы привести себя в порядок.
я сразу завожу машину, еду и говорю, когда мы сворачиваем обратно на освещенную дорогу: «и это было в последний раз. не звони мне, не пиши, или я пойду к ректору и к родителям — я хоть и совершеннолетняя, но все равно не порадуются ни папа римский ни ангелика. ты еще увидишь меня в школе и на выпускном, а после максимум на улице, оба письма можешь оставить себе и подрочить на них», он косится в окно, не плачет, но я знаю, что задела его. я подбрасываю его до квартиры, он молча выходит, потом еще раз хватается рукой за дверь, наклоняется, смотрит на меня и говорит: «клавдия, ты… чудесная, умная и… сильная».
