не сказать, какая я дура, но я улыбаюсь, наклоняюсь к его руке и целую ее. он вопросительно смотрит на меня, не понимает, я говорю, все еще улыбаясь: «а теперь вали давай», это значит, что он мне все еще нравится, так мне больно, он кивает, выпрямляется, расправляет плечи, захлопывает дверь и исчезает, не обернувшись.
«все же я молодец, мне кажется», говорю зеркалу, и мне сладко и гадко, как если бы слишком много сахарной ваты лучше, если я все это расскажу штефани лет через десять.
012070
что же меня так гложет, спрашивает Константин, естественно, вся эта канитель с контролем мыслей, нарушением мозговых волн.
он говорит: «дитер кауфман. история волн, этот параноик». я не знаю, кто это, и он снова вправе повздыхать, потому что я так
013001
«ёпты!» горланит Йенс и оборачивается ко мне, ожидая аплодисментов, замахивается своим мутным джек дениэлсом, как дубинкой, и думает, это прикольно, в то время как элен швёрер, которой мы все благодарны за эту вечеринку в подвале какбыэтосказать господского дома ее гипермилого отца, клянчит у меня уже седьмую «сигаретку дашь?», постепенно возникает слово «сигареткудаш», а потом и «сигрекудыш». я ржу, потею и думаю, что не следовало приходить, но элен права: если мы хотим выдержать этот туполобый выпускной, со всеми учителями, родителями, у которых «шило в заднице» (штефани, в настоящий момент перед музыкальным центром выделывает ламбаду под бильярдным кием, который держат бернд шабс и наш дорогой свен с семинаров по физике), то тогда нам нужно «как можно чаще праздновать самим» (элен). но что мы празднуем? я ложусь на один из матрасов, рядом с тиной кёнигер и еще одной с немецкого, которая, наверно, восхищается мной, моими сочинениями и тем, как я порой высказываю свое мнение преподу, мечтающему сделать из меня писательницу, досадно как-то, что я не знаю, как ее звать, тина кёнигер сразу начинает меня тискать, потому что напилась в зюзю, и я еще сильнее ржу, тискаю ее в ответ и говорю: «ты мне еще диск не вернула, лесбочка», это правда: диск мадонны, который она хотела скопировать.
моя безымянная фанатка смотрит на меня с тоской, а мне приходится отрывать от себя сотни рук тины, потому что это уже не по мне, уже чересчур, я шарю в поисках штефани глазами-прожекторами супергероини, но нахожу только отца элен и сразу инстинктивно оправляю топик, здесь же это моветон.
ввязалась в забаву, предложенную Йенсом, и теперь смотрю мимо него на скромную безымянку, которая раскуривает косячок, прислонившись к тине, слушает музыку, биф нейкед, отрадно депрессивная тяжелая штучка с ритмичными басами, самое то для отключки, я делаю ей знак рукой, что тоже хочу немного из ее пакетика, она встает и протягивает его мне. пьяный йене переводит взгляд с нее на меня, с меня на нее и молниеносно теряет всяческий интерес, он валится назад, между своих друзей и фанатов, старого хахаля нет. я стою, рука на ее бедре, ее рука на моем, пару минут со скромницей у стены, пропуская басы через собственный живот, потом она отрывается от меня, в глазах искорки, и идет на так сказать танцплощадку, где трется о парня, которого я тоже откуда-то знаю и сегодня вечером в любом случае частенько уже видела с этой скромницей, что она теперь пытается мне иду в туалет и хочу там освежиться, но не тут-то было, потому что в этой маленькой незапертой комнатке штефани и, упс, не кто иной, как тот якобы второсортный и вонючий ральф интенсивно лижутся, нет, спасибо, хоть убейте, не понимаю, как у других людей чувства так быстро меняются, перерождаются. у меня это затяжные, тихонько горящие себе воспаления. мне всегда приходится от них избавляться, как топят в озере щенят и котят, или как тупо рычат рамштайны: «хочешь сбросить что-то с плеееееч, то придется это сжееееееччь!»
