Никто толком не знает, что произошло в горной деревушке, где банду поймали, кроме того, что Фигейроа и его головорезов связали и бросили в загон для овец перед тем, как расстрелять, и когда несколько часов спустя капрал и шесть солдат прибыли на место, чтобы привести казнь в исполнение, загон был пуст. Утверждали даже — после того, как Хесуса Марию лишили звания, — что один пастух видел, как он вошел в загон средь бела дня, когда все спали в полуденной жаре, распутал веревки, которыми был связан Фигейроа, а потом отдал ему свой нож, после чего повернулся и ушел. Рассказу пастуха поверили немногие: полковники так не поступают. Но все равно мнение было единым: непростительная беспечность, он целиком и полностью виновен в том, что тридцать семь бандитов живы, сбежали и продолжают свои бесчинства.
Вернувшись вечером в столичные казармы, Хесус Мария стоял один в уборной и рассматривал себя в засиженном мухами зеркале. Он начал медленно улыбаться, наблюдая за движениями лицевых мускулов. «Нет», — произнес он и попробовал еще раз. Он раскрыл глаза пошире и улыбнулся изо всех сил. Лицо того человека выглядело примерно так же; точно уловить его выражение никогда бы не удалось, но он будет пытаться снова и снова: ведь вспоминая то мгновение, он был счастлив — единственный раз, когда он точно знал, каково это — иметь силу.
(1949)
Наследник
перевод К. Лебедевой
Средь бела дня, полеживая на циновке, Али чихнул. Курица дремавшая рядом, заквохтала, выскочила из комнаты на кружок голой пыльной земли под смоковницей и устроилась там. Али какое-то время прислушивался к далекому прерывистому грому в горах к югу от города; затем, решив, что до темноты уснуть не удастся, поднялся.
За тростниковой перегородкой его брат разговаривал с Эль-Мехди, одним из кучеров, привозивших в экипажах людей из города. С террасы кафе можно было окинуть взглядом измученную красную землю со старыми оливами, протянувшуюся до темных пещер сразу под городскими стенами.
Большинство приезжих считали, что на это стоит посмотреть. Люди нанимали в городе старинный экипаж, затем их везли вверх по петляющей дороге, которая целый день пеклась под солнцем: до кафе было меньше часа. Там они садились под шпалерой в тени лоз и пили чай или пиво. Возница поил лошадей, и еще до сумерек все отправлялись обратно.
По воскресеньям экипажей и машин было много; весь день кафе не пустело. Брат Али, владевший кафе и следивший за счетами и выручкой, утверждал, что в воскресенье больше прибыли, чем за всю неделю. Али в этом сомневался — но не из-за того, что утверждение было неправдоподобным, а просто потому, что так говорил его брат. Имелось одно бесспорное обстоятельство: брат был старше, потому и унаследовал кафе от отца. Перед лицом такой сокрушительной несправедливости ничего не поделаешь. Да и то, что говорил брат, Али не интересовало. Брат был вроде погоды: за ней наблюдаешь и страдаешь от ее капризов. Так предначертано, но это не значит, что ничего не изменится.
