«Выбежала?» – смеется его товарищ. Она не могла выбежать, ведь она просто лежала на земле и ни о чем не думала, и не собиралась уже никуда бежать, да и не надо было уже это. Просто навалить сверху осенних листьев и поджечь, как это делали в Индии.
«Я не видела», – хочет сказать Эмма, но вместо этого просто мотает головой туда-сюда. В ее шее что-то смешно щелкает.
Кто-то предложил окунуть руки прямо в листья. В руках у одного оказывается бутылка минеральной воды. Льют кому-то на руки, он с быстрым выдохом погружает их по локоть в мягкий огонь. Смеется – это совсем не больно.
«Я тоже могу», – говорит кто-то из них. Он может даже без воды. Эмме нравится этот трогательный детский героизм, он всегда одинаковый.
В четыре руки они поднимают Эмму, кладут ее на теплую землю и начинают рассматривать. Эмма покрыта черными и желтыми пятнами, шерсти на ней почти не осталось, но усы почему-то совсем не обгорели. Дети смотрят на Эмму и не могут отвести от нее глаз, хотя выглядит она не очень хорошо. Эмма смотрит на детей и думает о том, что пора бы вернуться домой: уже начинает становиться холодно, а если вернуться прямо сейчас, память об этом холоде будет длиться от силы две-три минуты, не больше.
Градусника дома не было. Тем не менее Сара была уверена, что у нее температура. Из-за температуры она отменила несколько важных заказов и даже по телефону раза три сказала: «Нет, у меня температура». Но ближе к вечеру ей начало казаться, что она всех обманула, – просто сонливость, мигрень, вязкая женская дремотность. Чтобы успокоиться и не думать о том, что она подставила коллег (Сара обещала срочно дописать тот пресс-релиз, конечно же), она решила убедиться в том, что у нее действительно температура. К соседям за градусником идти было неловко, к тому же приступ тревоги случился аккурат в полночь. Сара, шатаясь, накинула на ночную рубашку черный кожаный плащ, сунула в карман ключи, кошелек, расческу (она никогда не выходила из дому без расчески) и оказалась в подъезде, уставленном домашними растениями. Лифт вызывать было невыносимо страшно, он даже невызванный угрожающе скрипел где-то вдали, туго ворочался и ржаво гремел пружинами, поэтому Сара, стараясь не наступать на расставленные буквально на каждой ступеньке экзотические растения в нелепых пластмассовых горшочках из-под магазинной сметаны, начала медленно спускаться во двор, отгоняя от себя мысли о том, что она живет – «стоп, понятия не имею, на каком этаже, подумай об этом завтра». Оказавшись во дворе, Сара перекрестилась – таким неоправданно вогнутым и болезненно-гулким был двор. Какая-то старушка далеко-далеко шаркала войлочными тапочками об асфальт. В мусорном баке с ворчанием возился голубь. У дома напротив в папоротниковых зарослях мягко рыла землю пятнистая кошка, темный ночной песок шуршал под ее лапами. Где-то далеко милиционер царапал камнем бетонную стену, пытаясь оставить на ней имя своего лучшего друга, которого на этом самом месте девять дней назад пырнули смертоносным ножом бандиты. Из окна третьего этажа тихо-тихо лились помои. Но на землю они почему-то не попадали – исчезали на уровне второго этажа. Сара перекрестилась еще раз, заткнула уши руками и пошла напрямик через двор – к дежурной аптеке, которая находилась в трех кварталах, совсем близко, утешала она себя.
