- Разве тело его не безмерно прекрасно?
Я кивнул; она продолжала:
- Но совершенным он стал лишь в тот год, когда достиг зрелости.
Ее голос стал жарким, пылающим:
- Вы тоже должны видеть его таким... Как и других мальчиков.
Я спросил, много ли у нее сыновей. Она кивнула:
- Я каждый год рожала по одному. Пока не появился седьмой. После у меня много лет не рождались дети... Я никогда больше не кричала... Я поняла всё... И что это - не больно.
В библиотеке она присела на подоконник рядом со мной. Я не знал, зачем; но меня это не заботило. Я держал ее руку и был счастлив. Я не мог ничего сказать; и она тоже не могла.
Она вскоре ушла, сказав, что должна покормить грудью младшего сына... Я хотел пойти с ней, чтобы увидеть эту красоту; но почему-то остался.
Кто же она такая?
Я улыбался, я грезил, я думал о девочке, которая обняла мальчика-подростка... И внезапно, в отличие от других, отнеслась к этому серьезно... Я все думал или, скорее, грезил... Так и получилось, что я снова преклонил колени и стал молиться обитателям замка. Этим сверхвеликим, божественным, чья жизнь так же надежна, как орбиты звезд... И я поклялся им в верности, как низший слуга.
Я жаждал ощущать аромат их присутствия, получать от них удары кнутом, пинки... Я понял всё, я не понял ничего... Во мне лишь бушевало ощущение счастья. Я взывал к этим мальчикам, и к мужчинам, и к этой женщине, и к девочкам, и к бронзовым статуям, и к сводам... Они рассказали мне о себе ровно столько, насколько раскрывает себя перед людьми Бог. Они были безмерно сдержанными; но многое мне показали.
Я не думал, достоин я этого или нет; на меня просто излилась благодать.
Чувства мои сделались такими, как если бы я шел по длинному коридору, на стенах которого висели бы полотна Рембрандта; или как если бы кто-то играл для меня фуги и токкаты Баха... Больше того - как если бы смысл сверхчеловеческих звуков, порождаемых старыми медными трубами принципала, рассекающими, звучал во мне в сопровождении некоего контрапункта, поставленного выше молитвы.
И тем не менее, все было не так, как выражено в этих словах. Моя душа и полнилась, и одновременно рассредоточивалась. Она откуда-то черпала достоверное представление о скачущих верхом мальчиках; цепляясь за перила сумеречных мостов памяти, попадала в Туманноземье моего прошлого. Ее хлестали неведомые кусты, внезапно оказывающиеся заколдованным знанием; она спотыкалась о камни, которые превращались в дома, где жили люди, которых я знал... Приближались призрачные существа, знакомые и все же безымянные; которые делали что-то, но терпеть не могли, чтобы к ним прилагали какие-либо понятия. Так я блуждал. Белые ненастные ночи сорвали шляпу у меня с головы. Теперь она где-то валялась... Я шел по дороге, широкой дороге. Подозреваю, что возраст ее исчислялся тысячами лет. Крики мои
