- как свиток или как стена, увешанная картинами.
Мой взгляд упал на одну акварель, висящую на этой стене. Я вскочил на ноги, шагнул к ней. И сразу понял: такое мне знакомо. Покой, исходящий от картины, я сам когда-то искал и нашел. Деревья с тяжелыми круглыми кронами склонялись над разверстой раной - медленно, как будто я врастал в гробницу. Когда же это было?! Снова подходили существа, говорили слова, какие-то. Нет, все было не так. Женщина, мне не знакомая, вдруг возникла откуда-то. Проходя мимо, она сказала:
- Странно, что человеческое тело вспарывают так же, как тушу животного.
Ее лицо я забыл; а вот сказанные ею слова обретали для меня тысячу смыслов, тогда и потом, вновь и вновь. Догма о мистерии страдания с тех пор перестала для меня существовать; осталось лишь само страдание - неупорядоченное, свежее...
Иной мир поднялся из тумана, явил свою кровь, вид которой возмущает мой мозг.
Почему никто еще не понял, что кровь - красная и что этим страшным цветом она обвиняет всякого, кто прервал ее сокровенный путь? Или люди не знают, что кровь как бурлящий жаркий пурпур хранит свой подлинный колорит лишь для экстазов самой дикой любви? Ах... Я напрасно пытаюсь найти слова для того, что у меня на уме.
Я лежал целую ночь в душном алькове и плакал над чьим-то обнаженным телом, я вгрызался в живую шероховатую плоть. Я теперь точно знаю, что то был я... Из сосков пил, сжимая их зубами. Вы не поняли Пентесилею. Не пошли дальше элементарной резни и убийства; против этого и направлен теперь мой гнев, вы же смеетесь.
О, я гневался часто, из-за этого и заболел мой разум, стал взрывным. Тысячу раз я пытался вломиться в сердца людей, а поскольку они всегда лишь насмехались надо мной, я потерял разум, забыл, забыл, как сильно подстегивал себя к действиям; возвращаются только отвратные картины.
Так, мне вспоминается - странно, что я это помню! - как однажды я получил письмо... Я тогда путешествовал из страны в страну, а люди повсюду убивали друг друга самым жестоким образом. Они потрошили себе подобных живьем, выкалывали друг другу глаза и выпускали кровь сердца, отсекали руки и ноги и члены, вспарывали животы, расщепляли черепа, перепиливали тела пополам или кто-то один брал топор и отрубал другому ягодицы... Тогда-то и настигло меня то письмо. Я сидел в корчме, плакал. Я разорвал конверт и среди многих прочих вещей прочитал: «Мармин и Сента хотят купить себе большой фруктовый сад и там жить...»
