С тех пор Сирано в разном обличье, в различной актерской трактовке пленял зрителей на многих сценах мира и принес яркий успех многим замечательным актерам и театрам.
Ровно триста лет со дня осады Арраса никто не мог предполагать, что Сирано де Бержераку придется пережить еще одну осаду, на этот раз куда более длительную и страшную. И что, выдержав ее, поэт де Бержерак найдет оправдание всей своей незадачливой жизни. И тем более никто не знал, что в дни этой осады рядом со сценическим героем встанут еще два человека, которые, по-своему, очень напоминали Сирано.
Каждое поколение заново знакомится с памятниками искусства, заново их для себя открывает и осмысливает. В сезоне 1899/900 года в зале нижегородского театра увидел героическую комедию Ростана Максим Горький. Он высказал свой восторг в статье для «Нижегородского листка» и в письме к Чехову. В «Нижегородском листке» Горький писал:
«Герой комедии Ростана — один из тех немногих, но всегда глубоко несчастных людей, на долю которых выпадает высокая честь быть лучше и умнее своих современников. Чем выше над толпой поднимается голова такого человека, тем больше ударов падает на эту голову…
Пьеса Ростана возбуждает кровь, как шампанское вино, она вся искрится жизнью, как вино, и опьяняет жаждой жизни».
Мое поколение познакомилось с «Сирано» в последних числах апреля сорок первого года, когда на сцене Ленинградского театра имени Ленинского комсомола состоялась премьера спектакля по пьесе Ростана, поставленного замечательным режиссером Владимиром Николаевичем Соловьевым.
До войны оставалось семь недель. Но мы не ждали войны, во всяком случае, мы, молодые люди сорок первого года. Осада Арраса выглядела для нас на сцене не слишком драматично, скорее театрально, хоть это и была одна из лучших сцен спектакля, его центральное звено. Мы улыбались, слушая жалобы голодающих солдат капитана Карбона де Кастель-Жалу, попавших в окружение:
— Я голоден!
— Я умираю!
— Я съел свой собственный язык!
— Есть дайте что-нибудь!..
Слова «окружение», «голод», «хлеб» за сто дней до блокады звучали для нас отвлеченно.
А когда после пятого акта в последний раз падал занавес, на авансцену вместе с Сирано, Роксаной, Ле-Бре и другими героями спектакля выходил высокий сутулый человек с бородкой и неловко кланялся, рассеянно глядя в зрительный зал. Длинный пиджак висел на нем небрежно. А папироса была засунута в рукав.
Постановщик спектакля Соловьев. Режиссер. Театровед. Педагог. Переводчик, знающий четыре или пять языков. Страстный энтузиаст театра. Соратник и единомышленник Мейерхольда. Один из блестящих ученых советского театра, чье имя стоит в одном ряду с именами А. А. Гвоздева, С. С. Мокульского, И. И. Соллертинского. Обладатель лучшей тогда в Ленинграде библиотеки по театру на многих языках мира.
