При виде того, как она, подобно неискушенному еще злоумышленнику, продвигается осторожно, мелкими шажками, я не смогла удержаться от улыбки. Тут глаза ее нехорошо сверкнули, и она резко сменила тон:
— Он уезжает завтра. Я знаю, что у него утром самолет…
— Я тоже это знаю.
Значит, сегодня ты выйдешь из дому, чтобы встретиться с ним.
— Точно.
— А твоя мачеха? Теперь она не дает тебе выходить даже по делам учебы. А уж тем более сегодня. Ведь она знает, что Салим уезжает завтра. Я сказала это вчера старухам внизу, а теперь еще и Зинеб. Так что она знает или вот-вот узнает. Поэтому выйти из дому тебе никак не удастся. На этот раз без моей помощи тебе не обойтись!..
Она замолчала. Полная надежды, она ждала. Я подавила в себе желание прогнать ее. Мне захотелось узнать, что же представляет из себя эта женщина. Вот так и просыпается всегда наше любопытство — перед людьми, сосредоточившими в себе такие запасы страстей, что от этого они становятся чистыми — и прозрачными.
— Если я соглашусь принять твою помощь, что ты предпримешь? И какая тебе выгода от этого дела? Полагаю, у тебя нет привычки оказывать услуги бесплатно.
Она довольно ухмыльнулась, приняв содержавшуюся в моих словах издевку за похвалу ее ловкости.
— Это верно, — подтвердила она. — Но в случае с тобой я действую почти бескорыстно.
Хихикнув, она придвинулась со стулом поближе и склонилась ко мне.
— Ты мне нравишься. Правда-правда… Ты тонкая бестия, хитрая, умная… Когда я говорю, что люблю тебя как дочь, ты мне не веришь. А ведь это чистая правда, — сказала она, покачивая головой. — Чистая правда.
Она умолкла. Ее устремленный на меня из-под опущенных век взгляд сделался тяжелее, и я угадывала в нем нерешительную нежность.
В конце концов я едва не поверила ей.
— Я задала тебе вопросы, — холодно произнесла я. — Отвечай.
— Да-да, ты права. Дело прежде всего.
* * *
Когда она с неожиданной стеснительностью, которая вынуждала ее подыскивать слова, наконец призналась мне в своих намерениях, я разразилась смехом — веселым и совсем не злым. Убедившись, что даже испорченные существа могут сохранить где-то в уголке своего естества некоторую невинность, я испытала нечто вроде облегчения.
Ведь именно эти остатки невинности заставляли ее объяснять свои устремления, защищать их. Это было нелегко, она то и дело запиналась. Подобные затруднения в разговоре, видимо, впервые вызвали в ней чувство ущербности; озлясь, она резко повысила тон:
— Ради того, чтобы мой брат стал уважаемым человеком, я сделаю все. У меня есть кое-какие сбережения; через год я их удвою. Можешь не сомневаться: даже сейчас я сумею заполучить в жены Слиману любую девушку. Любую, говорю тебе.
