Я испугалась, что, сказав «да», покривлю душой. Мне было хорошо и так. У меня была его рука, его присутствие, его тревожные расспросы. Больше мне ничего не хотелось. По дрожанию его голоса, когда он произносил последнюю фразу, мне показалось, что он толкает меня на дорогу, еще не успевшую открыться перед нами. Я не торопилась; мне хотелось бы побыть некоторое время в этой располагающей к доверию обстановке, прислушаться к своим ощущениям. Понежиться в его взгляде, посмотреться в него, как в зеркало.
Все это я собиралась как-то объяснить Салиму. Но он не стал дожидаться моего «да», которое я еще взвешивала. Он опередил меня. Именно в эту минуту, минуту нашей помолвки, я осознала, как портит все любящий вас человек, слишком торопясь завладеть вами. Но тогда это меня не возмутило. Под его требовательным натиском я ощущала свою ценность.
— Я не хочу больше встречаться с тобой тайно… — Он уже распоряжался. — Я побывал у твоего брата. Перед этим я видел тебя на балконе и подумал: сколько же можно созерцать тебя, больную, вот так издали. Я рассказал ему о своих намерениях, но и попросил разрешения некоторое время встречаться с тобой, чтобы и ты участвовала в решении твоей судьбы… Нельзя допустить, чтобы в связи с нашей помолвкой о тебе пустили хоть малейший слушок…
— Окружающие мне безразличны, — возразила я с горячностью. — Главное — это ты!
— Зато мне они не безразличны, когда речь идет о тебе. О! — воскликнул он с воодушевлением. — Как бы я хотел, чтобы все они видели тебя такой, какой вижу тебя я: ангелом.
— Молчи! — вскричала я со страхом.
Уже в тот миг я испугалась предстать в его глазах этаким приукрашенным образом, имеющим мало общего со мной, живым человеком. Ведь так легко поддаться подобному искушению. Достаточно глазам мужчины загореться чуть ярче, чем следовало бы, чтобы женщина на протяжении всей любви, всей жизни отплясывала перед самой собой сладострастный, жестокий, эгоистичный танец — танец обожания.
— Молчи, — повторила я уже тише, — так никогда не следует говорить.
* * *
— Хочешь, вернемся в порт? — спросил он после долгого молчания.
— Как пожелаешь.
Я упивалась своей покорностью. Там нас на пламенеющем небе ждало солнце, закатывающееся за неподвижные корабли.
— Хочешь ли ты этого так же, как я?
В его голосе нарождалась страсть. И тут я поняла, какие чувства понуждают женщин говорить «да». Их сердца опустошены троекратно: леностью, жалостью и какой-то необъяснимой нежностью. И в этой растерянности они отдают себя на милость мужчине, пусть даже и насильнику, — и все ради того, чтобы после случившегося оказаться лицом к лицу со своим новым, уже окончательным, образом. И тут вдруг диковинным цветком распускается их чистота. Уже потом.
