Тем не менее, когда я подняла взгляд на Салима, лицо его выражало такую нежность, такую искреннюю озабоченность, что можно было не сомневаться в том, что позже я буду вспоминать этот миг как ясную зорьку. Как солнце, добавила я, ведь одно только солнце никогда не тускнеет в памяти. Я тщетно пыталась растворить свое волнение в благодушии.
— Мне очень не хватало тебя, Далила, — усталым тоном повторил Салим, потом добавил с грустью, сквозь которую пробивалась тревога: — Со дня того происшествия я все время боялся тебя потерять…
Я слушала его и начинала испытывать угрызения совести. Я вспоминала о том, какие планы строила, собираясь на эту встречу. После ухода Зинеб я тщательно просеяла все слова Леллы, ее доводы против брачного предложения, ее отказ. Я наконец получила доказательство тому, в чем в глубине души давно была уверена: Лелла знает Салима. Разве не заявила она еще до того, как Фарид рассказал о нем: «Она слишком молода для него»? При встрече с Салимом я собиралась спросить у него в лоб: «Вы знали Леллу до ее замужества?» Я уже представляла себе, как задам этот вопрос: с непреклонной холодностью человека, про себя уже вынесшего приговор.
Потом я оказалась в этом кафе. Едва устроившись за нашим привычным столом, я обо всем забыла. Остался только Салим, его слова, его устремленный на меня взгляд, его рука. А еще мое безразличие к существованию этого мужчины в другое время, в другом месте. Неужели это любовь, спросила я себя, вот так расчленять человека, отбрасывая его прошлое? Нет. И я прекрасно это знала. Салим шел в счет лишь тогда, когда был здесь, напротив меня; он волновал меня лишь тогда, когда, как сейчас, признавался в том, что нуждается во мне. Настоящей любовью был страх, просквозивший в его голосе, когда он в тот уже далекий день спросил:
— Тебя уже целовал когда-нибудь мужчина?
С каким облегчением, с какой безмерной благодарностью посмотрел он на меня, когда я ответила! Да, вот эти поиски другого, это несправедливое, тщеславное стремление к полному обладанию и есть любовь.
Мы долго сидели в молчании. Моя ладонь так и осталась в его руке. Я ощущала его теплую кожу; мне было хорошо. Он говорил тихим голосом, как во сне. Таким я его никогда не видела. Нежным, почти слабым. Между нами начала разливаться вязкая тишина. Оба оробевшие, мы попытались бороться с нею. Салим принялся расспрашивать меня о здоровье. Тон его был нейтральным, но я чувствовала, какие усилия он прилагает, чтобы изгнать из него тревогу.
