Улица заканчивалась тупиком. Салим неизбежно остановится; все будет кончено. Но на одном из изгибов я увидела лестницу, ведущую на бульвар. Рядом возвышалась стена. Салим наконец остановился, повернулся ко мне лицом. Сначала на его губах появилась недобрая усмешка, против которой я была бессильна. Когда он заговорил, начал задавать мне вопросы, я была уже далеко. Мне хотелось одного: уйти; я прислушивалась к тому, как это желание завладевает мною целиком.
— Почему вы мне не написали?
Я ничего не ответила… Его взгляд посуровел.
— Вы же знали, что я жду! Четыре дня вы не подавали никаких признаков жизни. Сперва я думал, что вы не можете выйти из дому, потому что вернулся ваш брат. Ответьте: это так?
— Нет, — сказала я устало. — Я вышла бы, если б захотела.
— Если б захотели!.. — усмехнулся Салим.
Тут на меня посыпался град упреков. Его слова больно ранили меня, но я думала об одном: о все глубже разверзавшейся между нами пропасти.
— Видно, вы считаете себя достаточно сильной, чтобы насмехаться надо мною. До сих пор это не удавалось еще ни одной женщине. А я знавал таких, что не чета вам…
Я слушала. То, что он в такую минуту призывает в свидетельницы нашего разговора каких-то других женщин, показалось мне недостойным. Я смотрела на Салима, перестав обращать внимание на его слова. Я созерцала эту грубую маску, эти черты, которые раньше находила благородными, этот взгляд, в котором было столько сдерживаемой ярости, что казалось искаженным все лицо. Раз уж я называла себя мысленно его женой, рассуждала я, мне следовало бы сейчас коснуться этого лица руками, полными нежности, чтобы переделать, укротить его. Я уже видела, как делаю этот шаг навстречу, к примирению. Но не пошевелилась.
Из задумчивости меня вывел голос Салима:
— Вы сами сейчас все разрушили. Все! Я верил в вашу чистоту. Но теперь я вижу: вы как все…
Ощущая пустоту в сердце, я перебила его:
— Вы говорите это серьезно?
— Вполне. Между нами все кончено.
Мы начали спускаться по ступеням. Я чувствовала, как во мне нарастает знакомое волнение. Тот же внутренний жар заставлял меня бунтовать против Леллы, против запертого дома, против всех; он же меня и освободит. И вместе с тем мне было страшно.
Чтобы остаться со всеми вместе, я подчинилась, пошла на самоунижение. Посреди лестницы, на площадке, я заметила дверь в стене здания. Я подтолкнула туда Салима. В коридоре за дверью нас поглотили потемки. Салима я не видела, но с решимостью отчаяния удерживала его перед собой. Я заставляла его слушать меня. Мой собственный голос, каким я умоляла его, доносился до меня словно из другого мира. Меня пожирало пламя. Салим должен понять меня, защитить.
