„Винит ли он меня в случившемся? — думал Треслав. — Или, того хуже, страшится моих визитов, которые могут привести его к повторению участи отца и деда? Врачи читают судьбу по генам, как гадалки — по кофейной гуще; они верят в неслучайность совпадений“.
Каковы бы ни были воспоминания или страхи доктора Джеральда Латтимора, но при осмотрах Треслава он всегда действовал жестче и грубее, чем это казалось необходимым пациенту.
— Сильно болит? — спросил он в этот раз, надавливая на его нос.
— Очень сильно!
— И все же я не думаю, что это перелом. Принимайте парацетамол. Что с вами случилось?
— Налетел на дерево.
— Вы удивитесь, узнав, как много моих пациентов налетает на деревья.
— Я не удивляюсь, в Хэмпстеде полно деревьев.
— Но здесь не Хэмпстед.
— В наше время все мы слишком озабочены, чтобы внимательно смотреть, куда идем.
— И что вас так заботит?
— Все подряд. Жизнь. Утраты. Счастье.
— Может, вам стоит обратиться с этим к специалисту?
— Я обращаюсь к вам.
— Я не специалист в области счастья. У вас депрессия?
— Как ни странно, нет.
Лежа на процедурной кушетке, Треслав видел над собой потолочный вентилятор — не внушающую доверия конструкцию с большими острыми лопастями, которые мелко тряслись и поскрипывали при вращении. „Когда-нибудь он обрушится и покалечит пациента, — подумал Треслав. — Или врача“.
— Господь будет милостив ко мне, я надеюсь, — сказал он вслух, в очередной раз воздевая очи к вентилятору.
— Снимите на минуту шарф, — внезапно попросил Латтимор, — я хочу взглянуть на вашу шею.
Для врача Латтимор был каким-то слишком уж неосновательным, не внушающим доверия, как и его вентилятор. Треслав помнил его отца и деда как людей солидных и обстоятельных. А третий Латтимор выглядел слишком уж молодо, — возможно, недоучился в университете. Запястья его были тонкими, почти женскими, а кожа между пальцами — нежно-розовой, необветренной. Такому можно было и не подчиниться, но Треслав все же снял шарф.
— Эти отметины на шее вам тоже оставило дерево? — спросил доктор.
— Ну ладно, меня поцарапала женщина.
— Это не похоже на царапины.
— Ну ладно, она меня придушила.
— Женщина вас придушила? Что вы ей сделали?
— Вы к тому, не придушил ли я ее в свою очередь? Конечно нет.
— Я имел в виду: что вы такого сделали, из-за чего она стала вас душить?
Виновен. Вот оно.
Сколько он помнил, сначала первый доктор Латтимор намеками, потом второй доктор Латтимор суровыми взглядами и речами постоянно давали ему понять, что он виновен. Не важно, каково было недомогание — воспаление миндалин, одышка, пониженное давление, повышенный холестерин, — всегда в этом был так или иначе виновен сам Треслав; он был виновен уже в том, что родился. А теперь подозрение на перелом носа. Тоже его вина.
