— Если только она не сторонница этих гнусных леваков, — предупредил он друзей.
— Либор!
— Я имею право так выражаться, — сказал он. — Я чех. Я видел, что творят эти левые. А на Би-би-си полным-полно гнусных леваков, особенно женщин. И хуже всех левые еврейки. Эта контора — любимое прибежище для всяких изменников и отступников. Половина девиц, с которыми Малки вместе росла, исчезла в недрах Би-би-си. Они утратили чувство меры и чувство юмора, а она утратила их.
Говоря, что хуже всех левые еврейки, он действительно имел право на подобные утверждения.
К счастью, Эмили не была левой еврейкой. К несчастью, она не была и кем-либо иным. Она просто была в депрессии. Двумя годами ранее ее возлюбленный по имени Хью покончил с собой. Бросился под автобус, когда она ожидала его на остановке. В центре Лондона. Это было еще одной причиной, по которой их познакомили общие друзья. Разумеется, речь не шла о романтических отношениях — они просто надеялись, что эти двое, понесшие утраты, смогут лучше понять и приободрить друг друга. Однако если взять Эмили и ее Хью, то Либор гораздо лучше понимал последнего, сгинувшего под колесами автобуса.
— Какие группы вы любите? — спросила она, не выдержав долгой паузы, заполненной клецками.
Либор не спешил с ответом.
Девушка засмеялась — как бы над собственной глупостью, машинально накручивая вялый локон волос на палец, кончик которого был залеплен лейкопластырем.
— Какие группы вы любили? — поправилась она и тут же покраснела, поняв, что второй вопрос оказался еще нелепее первого.
Либор повернул к ней лучше слышавшее ухо и понимающе кивнул.
— Я, вообще-то, не большой любитель круп, — сказал он.
— Значит, вы против них всех?
Господи, ну почему так сразу обобщать: „противник всех“? Конечно, он был противником кое-чего, но если она хочет услышать про запреты лисьей травли, экспериментов над животными, натуральных мехов или ламп накаливания, то его это все мало трогало. Однако что-то сказать было нужно, хотя бы из вежливости.
— Я противник больших джипов, — сказал он. — Противник буквы „эйч“ в словах, где она пишется, но не произносится. Еще я противник болтовни в радиоэфире, социализма, России… но уж никак не натуральных мехов. Если бы вы видели Малки в ее шиншилловой шубе…
Она таращилась на него в изумлении. Либор испугался, что она сейчас заплачет.
— Да нет же, я про группы, — сказала она, изображая руками игру на гитаре и клавишных. — Группы.
Эти движения ассоциировались у него с „группами“ не больше, чем с „трупами“, но вот „руки“ — другое дело. И Либор, вздохнув, показал ей свои руки, покрытые возрастными пигментными пятнами, с дряблыми складками кожи, которая облезала, как кожица с недожаренной курицы, с раздутыми суставами пальцев и желтыми загнутыми ногтями.
