Что еще удивительнее, такую версию своей биографии я разыграл как по нотам — потому, в частности, что для себя давно уже все решил. Историю с Вероникой, состоявшую из ее презрения и моих унижений, я счел своим крахом и постарался стереть из памяти. Уничтожил все письма, сохранил только одну фотографию, да и ту годами не извлекал на свет.
Но через год-другой после свадьбы, уверившись в себе, а еще больше — в наших отношениях, я открыл Маргарет всю правду. Она выслушала, задавая резонные вопросы, и все поняла. Захотела увидеть фотографию — ту самую, сделанную на Трафальгарской площади, внимательно рассмотрела, покивала, но ничего не добавила. Оно и к лучшему. Я не мог надеяться на какие-либо комментарии, а уж тем более на комплименты в адрес моей бывшей подруги. Да и не хотел этого. Я хотел только одного: рассчитаться с прошлым и получить у Маргарет прощение за свой специфический обман. И получил искомое.
Мистер Ганнелл — сухопарый, уравновешенный, немногословный господин. Да и то сказать, молчание стоит его клиентам ровно столько же, сколько беседа.
— Мистер Уэбстер.
— Мистер Ганнелл.
На это ушло минут сорок пять, и я за свои деньги получил профессиональную консультацию. Он сказал, что обращаться в полицию и требовать возбуждения дела о краже против женщины преклонного возраста, недавно похоронившей родную мать, — просто дурость. Мне понравился этот совет. Не по сути, а по словесному выражению. „Дурость“ куда убедительнее, чем „нецелесообразно“ или „неуместно“. Помимо этого, он рекомендовал не бомбардировать письмами госпожу Мэрриотт.
— А что, адвокаты не любят, когда им пишут, мистер Ганнелл?
— Скажем так: если пишут клиенты — это совсем другое дело. В данном случае по счетам платит семейство Форд. Вы даже не представляете, с какой легкостью письмо может завалиться на дно ящика.
Я обвел глазами светло-бежевые стены, комнатные растения в горшках, репродукцию неброского английского пейзажа — и, конечно, картотечные ящики. Потом вернулся взглядом к мистеру Ганнеллу.
— Другими словами, она может подумать, будто у меня психоз.
— О, мистер Уэбстер, такого она никогда не подумает. Тем более что „психоз“ — не юридический термин.
— А как иначе сказать?
— Допустим, „склонность к сутяжничеству“. Это довольно сильное выражение.
— Понятно. И еще один вопрос. Сколько времени уходит на исполнение завещания?
— Если честно… года полтора-два.
Два года! Не мог же я столько ждать.
— В первую очередь выполняются основные условия, а вот дополнительные распоряжения могут завести в тупик. Утрачено свидетельство акционера. Не сходятся цифры по налогам. Да и письма, бывает, теряются.
