Я надела длинную юбку, оттопыренный подол которой прямо на мне стала подшивать моя школьная подруга Галя, с которой я пять лет сидела на одной парте и играла «в графинь».
Эльвира стала распихивать раскиданные Даничкой игрушки под кровать. Не помню кто стал подметать пол в Яшиной мастерской-кабинете. Моя кронштадтская подруга Скрипа, с которой мы бегали по Кронштадту, тоже приехала на такси и привезла свежий огурец, купленный ею на базаре.
Спохватились, что нет майонеза, но Галя вспомнила, что у неё есть баночка, припасённая ко дню рождения. И… через два часа на белой-пребелой хрустящей скатерти: пирог с черникой соперничал по красоте с фиолетовым покрывалом селёдки, украшенным чёрными икринками из припасённой мною баночки к Яшиному дню рождения, купленной моей тёткой Талей у соседа по квартире, работавшего в ресторане «Европейский».
Свежий огурец мы долго, тщательно и внимательно разрезали на микроны, чтоб он пахнул подольше, посильнее, и создали такой букет, который состоял: из свежести огурца в соединении с запахом лесных белых грибов, тушённых в сметане, вместе с тонким мясом, укропом, грузинской кинзой.
Ароматный поток этого букета разносился по всему нашему академическому дому, и все проходящие мимо облизывались и глотали слюнки.
Юбка подшита, игрушки собраны, кто‑то даже наделал лишнего — успел протереть пол в кухне влажной тряпкой. Всё готово к приёму. И все помощники удалились.
Входят вместе с Яшей мужчина и женщина. Сначала я опишу мужчину. Он был изысканно красивый, высокого роста, смуглый, с правильно чёткими чертами лица, с барельефным носом и чуть–чуть миндалевидными глазами, будто бы с налётом восточного происхождения. Вошедший человек никак не совпадал с моими ожиданиями и представлениями об американском мэре. Во-первых, слишком молодой; во–вторых, без величественности; в–третьих, без сигары, без солидности. Он больше напоминал нашего утомлённого киноактёра, но никак не мэра американского. Женщина была тоже стройного роста и молодая, но не такая красивая, как её спутник.
Яша мне и моим подружкам запретил говорить о других женщинах, что они страшные или безобразные.
— Самое большее, что вы можете, девочки, сказать о некрасивой женщине, — «своеобразная». Посмотрите на себя!
После этого замечания я и мои подружки говорили про кого‑нибудь: «Она очень своеобразная».
Мэрша была немного своеобразная.
Яша представил нас друг другу. Илюшу гость пообещал покатать на пожарной машине, когда мы окажемся в Америке. «А, понятно, — подумала я, — к нам пришёл пожарник, а настоящий, величественный мэр остался в гостинице». Хотя гости уже не были в столь высоком звании мэра и мэрши в моих глазах, я всё равно стала угощать их обедом, улыбаться, подавать, подливать, подносить. Иногда мне перепадали какие‑то переведённые фразы, но, в основном, я ничего не понимала в происходящем разговоре. Для интереса Яша пригласил ещё двух наших друзей, знающих английский язык, и они беседовали, ели и пили водку, настоенную на черноплодной рябине, закусывая солёными рыжиками. Говорили, что всё вкусно, улыбались.
