– Теснота раздражает – нигде не один.
Поднялась. Надо бы ее посмотреть с заду. Но не уходила.
– Вы не спрашиваете, как меня зовут.
– Скучно, мать. Красивая девка. Ноги. Другие выдающиеся детали. – Когда пойдет, пропущу вперед. – Жалко тебя тратить. Что за пакость, когда такой зад будут звать Машей или Наташей. Уже что-то убудет. Хорошо подходит: невеста. Значит неведомая. Хрен знает какая. Дуй давай. А вообще – я тебя провожу.
Опять ночная смена!
Она ступала близко, толкаясь пахучим плечом, не давая отстать для обзора. Но я чуял весомый, крученый размах у себя под боком, она словно сдерживалась, медлила, чтоб не раскачаться, чтоб не удариться в меня, я бубнил, чтоб не замлеть от красы, притягательного ротешника – тащусь с такой картиной по заворотам Светлояра!
– Здоровый должен бояться. Такая наша участь. Человек идет, и тень ползет. Тень еще приближается. Давние боялись бури, молнии. Следующие – морских змеев, драконов, русалок – уже человекообразных. Дальше пугала уже собственная работа: мельницы, заброшенные колодцы, кладбища. Дальше напрямую начали бояться людей: татей, вурдалаков, нашествия. Тень вплотную приблизилась – чего страшились? Скелета. Смерти. А крыса – шаг уже внутрь, к сути. Самое человечное. Надо бояться! Но не страх. Страх – слово детское. Боюсь, дождь ливанет, встретят, догонят и морду набьют. Разве сойдет «я боюсь» к смерти? Другое. Явление господина. Оцепенение, словно видишь любимые ляжки. Рядом сила и может все! Это не страшно, это смертельно. Когда бодреешь от девяти девок, а от десятой вдруг дрожишь, в ее глазах мед и черемуха. У каждого в сердце, и у вас, вот тут, если позволите…
– Не трогайте меня так.
– Есть незавернутый винт. Мужик клюнул, вот как Трофимыч, отвертка попала в прорезь – винт ввертывается. И протыкает сердце. Это близко дератизации. Не думали: почему именно крысы? Почему сейчас? Почему нам? Греки их не замечали, у них золотой век. Тринадцатый век: в Европе крысы, у нас татары. Ненаучно. Я просто объясню: человек смотрит одинаково с наукой. Наука говорит: вот собака. И человек не спорит. И только в одном случае, с крысами, – разошлись! Народ из тысяч видов грызунов вдруг заметил каких-то, назвал крысами и забоялся. Бестолково! Бояться несуществующего! Наука не в состоянии выделить крыс; где? – где они начинаются, где кончаются, на каком сантиметре, на какой чешуйке хвоста. Почему мышь – не крыса? А хомяк? Землеройка? Ведь одно и то же. Кто именно споткнулся? Кто их придумал? Как первую любовь губит удвоение: за лицевой стороной вдруг видишь изнанку. Сперва это в радость, и землю видно, и крысу, на которой земля стоит, – взлетел. А начнешь падать – ни одна сторона не посадит. Так и долбанешься о косяк. Промеж глаз. И ног. Ваш подъезд? Кто-то у вас в подвале с фонарями лазит… Ну что? Родители на даче? Небось страшно одной? Чай будем пить?
