— А это правда?
— В отношении некоторых — да. А чем нам еще там заниматься?
Она смотрит мне в глаза:
— Только об этом никто не говорит. Да и что тут скажешь? Большинство молодых вообще ни о чем не говорит.
Я тоже принадлежу к их числу.
Мы оба смеемся. Я чувствую, что табак действует на меня. Я почти ничего не ел. Сердце начинает учащенно биться.
— И что же вы делаете?
— Ищем выход, если ты понимаешь, что я имею в виду. Или говорим о погоде, если не хотим выглядеть полными идиотами. Ты тоже хочешь поговорить о погоде? Мне до тошноты надоели такие разговоры.
— А о чем бы тебе хотелось поговорить?
— О музыке.
— Я с удовольствием.
— В музыке есть что-то странное, — говорит она.
— Что же это? — Я настораживаюсь. Вижу, что она вся напряглась.
Она долго выжидает. Делает себе новую самокрутку. Закуривает. Глубоко затягивается. Взгляд становится отсутствующим. Неожиданно я понимаю, что она курит вовсе не красный «Тидеманн».
— Музыка висит на самой верхушке дерева.
— Как это?
— Музыка — это запретный плод, — объясняет она. — Самый страшный из всех других грехов.
— Каких других?
— Яблока, например. Неужели ты не читал про Адама и Еву?
— Ты говоришь о совокуплении?
Она улыбается.
— И о нем тоже.
Таня рассказывает мне о своем детстве. Пока она говорит, за окном становится все светлее. Я вижу реку. На другом берегу уже Россия. Таня говорит на своем певучем диалекте. Неожиданно столкнувшись, звуки поднимаются до дисканта. Но голос звучит монотонно. Она настороже и старается не показывать своих чувств.
— Радио у нас не было, — рассказывает она. — Оно тоже считалось грехом. Делом рук дьявола. Но мой старший брат все-таки раздобыл себе приемник. Мы слушали передачи по ночам. Наверное, именно тогда я научилась не спать.
— И что же вы слушали?
— Бетховена. Сибелиуса. И того, кого ты играл, — Рак…
— Рахманинова.
— Да, верно. Мы слушали несколько русских радиостанций. Норвежские станции передавали только сообщения для рыбаков.
— Ты слушала классическую музыку?
— Да. Особенно фортепиано. Мне нравится звук фортепиано.
Она тоже глядит в окно. Уже почти рассвело.
— Научишь меня играть на рояле? — неожиданно спрашивает она. В ее взгляде я читаю мольбу и в то же время — расчет.
— Могу, — отвечаю я.
— Думаешь, у меня получится? Думаешь, я когда-нибудь смогу сыграть какую-нибудь из мелодий, которые ты играл вчера?
— Получится, если будешь заниматься. Каждый может научиться играть на рояле.
— Спасибо за эти слова. — Она удовлетворена.
