Я ужасно боялся, что это случится, когда я уйду по вызову, и, всякий раз, возвращаясь, заглядывал в магазин, но Джим только качал головой. И вот однажды, в пять часов вечера зазвонил телефон. Джим сказал просто: «Сейчас» — и повесил трубку.
За три минуты я пробежал несколько кварталов. Я взлетел по лестнице, прыгая через две ступеньки. Если б дверь была заперта, пришлось бы звать квартирную хозяйку. Но мне повезло. Роза ушла ненадолго и дверь не заперла. Я бросился в маленькую комнату и увидел Мэри.
От нее осталось совсем немного.
Она сидела в кровати. Лихорадочный румянец сменился мертвенной бледностью, и это пугало больше, чем худоба рук и плеч. Вокруг по-прежнему лежали кисточки и лоскутки, словно она боялась умереть, не воплотив еще одну, последнюю мечту.
Она вздрогнула — думала, это Роза — прижала руки к груди и назвала меня по имени. Она сказала не «доктор Эмони», а «Стивен!»
Я крикнул:
— Мэри! Слава Богу, успел! Я пришел помочь. Я знаю, отчего… отчего тебе так плохо.
Она была в таком состоянии, когда человек понимает все, догадалась, что я чуть не сказал «отчего ты умираешь» и ответила: — Не все ли равно теперь?
Я сказал:
— Еще не поздно, Мэри. Я знаю твою тайну. Знаю, как тебя вылечить. Только ты меня выслушай…
Она на мгновение закрыла глаза и прошептала:
— Нет, не надо… пожалуйста. Я не хочу знать. Скоро все кончится.
Я не ожидал, что она откажется слушать, и все-таки продолжал. Я сел и взял ее за руку.
— Мэри, — сказал я. — Пожалуйста, выслушай. Когда тело истощено, мы даем ему пищу; если оно обескровлено — вливаем кровь; если не хватает железа или гормонов, прописываем укрепляющее. А из тебя высосано то, без чего душа не держится в теле.
Глаза ее открылись, и я увидел в них ужас. Мне показалось, что она теряет сознание. Она взмолилась:
— Нет! Не говорите!
Я подумал, что сейчас она умрет. Но единственной надеждой для нее, для нас обоих, была моя сбивчивая речь.
— Мэри, моя милая, смелая Мэри, не надо бояться, — говорил я. — Из тебя высосана любовь. Взгляни на меня!
Я смотрел ей прямо в глаза. Я хотел, чтобы она жила, чтобы осталась со мной, чтобы выслушала.
— Понимаешь, — продолжил я, — человек — это сосуд, наполненный любовью. Всю жизнь он дарит и вбирает нежность, восхищение, надежду. Тогда запас все время обновляется. А ты изливала любовь, но ничего не получала.
Я не был уверен, что она слышит.
— Это все Роза, — сказал я. — Она отняла у тебя надежду на жизнь, на любовь, на счастье. Но то, что она сделала с тобой потом, еще хуже. Она забирала твоих детей.
