Я открыла было рот, чтобы возразить, но тут дверь в комнату Бориса начала открываться.
— Беги! — прошипела я, и она подчинилась.
Гигантская рука опустилась на мое плечо. Это был тот странный великан, и он не выглядел радостнее.
— Думаю, вам, мисс, лучше зайти внутрь, — прорычал он.
Письмо от Мистера Невилла
Сент-Кристоф,
6 декабря 1783
Дорогой Октавиус, старый плут!
Это ужасное место продолжает преподносить мне неприятные сюрпризы и нестерпимо угнетает меня. Здесь командуют скупой гусак Блум и его жена — ведьма, еда ужасная, а лечение смехотворное.
Остальные пациенты такие психи, что невозможно и представить — без сомнения, ты молишься, чтобы и я присоединился к их безумию.
Четверо придурков целыми днями пиликают свою музыку — точнее, трое, так как четвертый, слава Богу, занемог. Это противная вульгарная немецкая музыка, главные исполнители — две высохшие старые вешалки с берегов Дуная — сестры Элквитин.
Толстая сестра сносно говорит по-английски и кажется довольно умной, но вторая, тощая, только невнятно бурчит и исписывает лист за листом какими-то цифрами — без сомнения списки белья для прачечной.
И конечно, новые гости из Англии не оставляют их в покое. Это Мистер Понд обидел тощую сестру. Он выхватил у нее один лист бумаги, что взбесило ее.
— Прошу прощения, — сказал он запоздало. — Но это в самом деле экстраординарно. Это поразительно.
Его коллега, именующий себя Доктором (но на самом деле им не являющийся) кивнул.
— А я гадал, когда ты заметишь.
Он улыбнулся широкой добродушной улыбкой — такой же, какую я не раз замечал у браконьеров, несущих домой рюкзаки, полные тушек моих кроликов.
— Это… это…
Этот с позволения сказать Доктор Смит снова кивнул, шагнул вперед, возвращая лист очень рассерженной сестре Элквитин.
— Хелена, — сказал он проникновенно. — Вы поразительны. Намного опередили свое время. Это так необычно.
— Похоже на компьютерный код, — пробормотал мистер Понд. Какая чушь!
— Да, точно, — согласился Доктор Смит. — Это логично. Вы секси, Хелена. И, занимаясь подобной работой…
Оливия, толстая сестра, прочистила горло, и затем громко выразила свое неодобрение.
— Если вы обращаетесь к моей сестре, джентльмены, то должна напомнить вам, что она не может говорить. Моя сестра всегда блистала в математике. Но ей пришлось оставить занятия, когда болезнь сломила меня. Потом она сама заболела, без сомнения подхватив эту ужасную болезнь, когда выхаживала меня. Теперь ей удается работать лишь несколько часов в день. Чувствую, я сломала ей жизнь, — она гневно посмотрела на них — слишком возбужденно для старой перечницы.
