— Почему? Если на то пошло, Александр Степанович и теперь в вашем подчинении. Выходит, ему в городе вообще работы нет.
— Не совсем так. Сейчас он в вашем подчинении.
Заведующий гороно улыбнулся:
— Вот именно. А тогда будет подчиняться облоно.
— Не будет, — сухо сказала Кира Сергеевна. — Я обещаю вам поддержку, а вы обещайте эту свою идею держать при себе.
И тут же поняла, что получилось нехорошо. Словно торгуюсь.
Он поблагодарил и стал прощаться. Не ответил ни «да», ни «нет». Пошел, взмахивая своим допотопным портфелем. Кира Сергеевна смотрела ему в спину и думала: готов подвести под меня любую мину, лишь бы самому уйти.
Появилась Шурочка, напомнила: в три часа — комиссия по здравоохранению. Кира Сергеевна взглянула на часы — время еще было. Взяла конверт — тот, из театра, вытащила приглашение. Сверху нацарапано от руки: «На 2 лица».
На два лица.
Знала, что муж не пойдет. Все-таки позвонила ему в школу. И, конечно же, он сказал:
— Не получится, Кириллица. У меня педсовет.
Не было бы совета, нашлось бы другое дело. По приглашению он никуда с ней не ходил.
— Василий Васильевич уходит в школу. Если хочешь, возьми его, у тебя ведь не хватает математика…
— Его отпускают?
— Отпустят. Между прочим, в облоно и горкоме он называл тебя.
— Называл? Зачем?
— Как возможного преемника.
Слышала, как дышит он в трубку.
— Это годится, как первоапрельская шутка, но сейчас ведь декабрь.
— Примерно то же сказала я.
Он засмеялся.
— Видишь, как одинаково мы мыслим?
«Одинаково мыслим» — что это, ирония? — подумала она и положила трубку. Посмотрела на пригласительный билет. «На 2 лица». С удовольствием бы, вместо театра, махнула к Ирине. Но для нее это давно уже не отдых, не развлечение, а работа. Театр — работа, просмотр фильма — работа, выставки художников — работа.
Где тот благословенный трепет, с которым входила в театр, полный тайн? Ни трепета, ни тайн. Надо не смотреть, а просматривать. Ловить плюсы, минусы. Обязательно что-то говорить потом, хотя ты не специалист ни в музыке, ни в живописи, ни в драматургии. Рядовой зритель, но как только села в начальническое кресло, обязана стать знатоком и высказываться. И тебя слушают. Снисходят к твоему дилетантскому мнению и вкусу.
Кира Сергеевна считала себя в искусстве дремучим консерватором, ее раздражали все эти шлягеры, мюзиклы, розовые мазки вместо лиц. В театре любила тяжелые добротные декорации, неторопливое действие, проживание жизни, а теперь вон даже из Островского умудряются лепить мюзиклы, на сцене не живут, а скачут, заглатывая непрожеванный текст. В живописи любила тщательность деталей, не понимала, зачем все эти нарочитые позы, квадратные плечи, железные скулы — то ли дело у Пластова: радостный огонек костра, освещающий лица…
