Теперь же в каждом корейце видели потенциального японского агента — минсэндановца. В компартии и среди отрядов партизан начались масштабные чистки. К 1934–1935 годам «охота на ведьм» достигла невиданного размаха. Число расстрелянных по подозрению в причастности к «Минсэндану» корейских партизан составило до двух тысяч человек, тысячи попали под подозрение и были арестованы.
«Недоварит повар кашу — этого уже достаточно, чтобы обвинить его в причастности к "Минсэндану", — вспоминал Ким. — Попадись камешек в каше, разбавь ее водой — это уже становилось свидетельством о намерении заразить болезнью жителей партизанского района.
Ярлык "минсэндановец" приклеивался когда угодно и за что угодно: страдаешь поносом — ослабление боеспособности, вздохнешь — усыпление революционного сознания, ошибочно обстреляешь — сигнальное сообщение врагу о расположении партизанского отряда, скажешь: "Тоскую по Родине" — пропаганда националистических настроений, проявишь активность в делах — попытка прикрыть свое подлинное лицо. Такая ситуация никому не давала шансов остаться вне круга "Минсэндана"»>6.
Самого Кима чистки тоже не обошли стороной. Он пишет, что против него был выдвинут ряд обвинений, вследствие чего он чуть не попал в «минсэндановскую» петлю.
А по другим данным, он даже был арестован и исключен из партии. Однако его спасло заступничество китайского командира Ши Чжунхэна. Он знал Кима с осени 1933 года, когда они совместно участвовали в рейде на маньчжурский уездный городок Дунин. Во время сражения корейцы спасли тяжелораненого и брошенного на поле боя своими подчиненными китайского комбрига. Ши остался благодарен Киму. Он заявил, что «такая выдающаяся личность не может быть японской собакой», после чего тот был реабилитирован.
Осенью 1934 года Ким с отрядом в 170 бойцов выступил в так называемый Первый североманьчжурский поход, двинувшись через горные перевалы в район города Ниньян. Сделал он это по просьбе своего товарища по оружию, китайского командира Чжоу Баочжуна, воевавшего в тех местах. Поход оказался очень тяжелым, особенно обратный путь, который отряд проделал зимой 1935 года. По пятам за партизанами шли японские каратели, к тому же ударили страшные морозы: окоченевшие птицы падали с неба, а струя мочи замерзала, не успевая долететь до земли.
Ким простудился и заболел, его жизнь висела на волоске. Пока бойцы тащили своего командира через заметаемые метелью горы на наспех сколоченных санях, он от слабости и высокой температуры впал в забытье. Под вой пурги ему являлись покойные родители. Только случайно набредя на крестьянские хижины, партизаны смогли немного передохнуть, а Ким — поправить здоровье, пролежав несколько дней у печки и отпаиваясь медовой похлебкой. «Революционерам приходится прокладывать непроторенный путь, живя и в мороз под открытым небом, утоляя голод одним снежком. Но у них есть присущее им наслаждение, которое никогда не испытать буржуям и обывателям», — писал он
