– Какой?
– Послушать, что он говорит.
– Кто вообще, может позволить себе говорить правду? – Тот, кто ее знает. И, главное, доверяет ей…
– И еще, Илья, я вообще не верю в хороших председателей государств.
И не верю в то, что они – это самое важное.
Нужны нормальные законы. И эти законы должны быть одинаковыми и для бомжа на улице, и для президента в Кремле, и для медсестры, и для министра.
Когда закон плох, его нужно заменить, но опять-таки законом, а не добротой председателя.
С доброго председателя начинается революционное сознание в праве на расстрелы…
– Конечно, Юрий, слово и дело – это совсем разные вещи. И что-то, слово или дело всегда идет впереди. Если дело разумное – слово ему предшествует, если не разумное – слово его оправдывает. Потому, что слово это одно из средств.
– Илья, цели всегда оправдывают средства.
– Нет. Цель никогда не оправдывает средства. Но средства всегда выдают истинный смысл цели…
– Я покажу тебе кое-что. Кстати, уже светает, – Облинский взглянул сквозь занавеску в окно, – Можем пойти сейчас. Это не далеко. И не глубоко…
Мороз ослабел, и Ананьев, и Облинский шли по снегу, не застегнув полушубков, держа рукавицы в руках.
Но когда, случайно уронив рукавицу, Юрий Михайлович нагнулся за ней, а потом поднял глаза, он встретил взгляд зверя.
Не лукаво преданный, собачий, а спокойный, и оттого, особенно дикий, взгляд волка.
Волк изучал человека без эмоций, не как слуга, а как судья.
Ананьев замер, глядя волку в глаза. Забыв, что взгляд в глаза в дикой природе – это вызов к бою.
Замер и волк.
Это продолжалось всего мгновение, но его хватило для того, чтобы оба оценили друг друга.
Когда Юрий выпрямился, он спросил Илью, удивляясь тому, как быстро к горлу подошла сухость, и голос стал хриплым:
– Не боишься выходить без ружья?
– Мы привыкли друг к другу. Хотя в нас есть и принципиальное отличие: он вырос на свободе и не знает, как жить в неволе. Мы выросли в неволе, и не знаем, что делать со свободой…
– Подожди, Юра, я покажу тебе то, что по-настоящему страшно.
Тундра и на первый взгляд не ровная, а на второй или третий, так просто море во время шторма. Только волны не перекатываются, стоят намертво, словно столбняком пораженные.
Холм, впадина, впадина, холм – это дает возможность одним хищникам подстерегать своих жертв, а другим хищникам прятать свои следы от людей.
Илья Облинский остановился между двумя пригорками, на краю недавно вырытой, но уже занесенной снегом ямы.
