А они так и остались стоять с раскрытыми ртами.
Она, его жена, в расстегнутой кофточке, и он, со следами губной помады на щеке. И его рука на ее талии.
– Что же вы на лестнице? – Илья, наконец, прошел мимо них и остановился у дверей. Стал искать ключ в кармане.
– А там… Там – Семеновы… – человек, стоявший рядом с женой Облинского явно подыскивал слова, но никак не мог этого сделать.
– Кретин, – коротко отреагировала женщина, бросив презрительный взгляд на человека, которого вполне можно было назвать партнером. И больше никем.
Это были последние слова, сказанные на лестничной клетке, но по выражению глаз обоих супругов Семеновых, Илья понял, что все давно известно всем, кроме него. Человека, которого это, собственно говоря, больше всех касалось.
Все получалось само собой. Во всяком случае, то, что само собой получалось.
Тем же вечером Облинский сказал жене, что они должны развестись, а в ответ услышал:
– Ты не мог ничего другого придумать?
– Я ничего не придумывал. Все было на самом деле.
– Хоть бы по роже дал бы или еще чего-нибудь.
– Хочешь завтра пойти на работу с синяком?
Мне?
– А кому я еще должен был бить рожу?
Ты, что, испугался?
Я видел вещи пострашнее, чем мужчина и женщина на лестничной клетке.
Облинский обманывал.
Ничего страшнее, чем то, с чем он столкнулся на лестничной клетке этим вечером, он не видел.
Ничего.
– Ладно, я буду спать на кухне, – если бы Илья Облинский писал бы мемуары, ему пришлось бы закончить описание своей семейной жизни именно этими словами.
Таким образом, бывшая жена оказалась проблемой, которую хоть и не удалось решить, но стала чем-то вроде прошлогоднего снега, а Илья стал человеком, знающим, что такое – болит душа…
Но, что поделаешь. Для настоящей жизни дороги даже печали…
Когда Илью иногда спрашивали:
– Тебе везло с женщинами? – он отвечал:
– Если с женщинами везет, можно быть счастливым. Если нет – можно стать философом…
…На Севере много трудностей: мороз, ветры, мошка, деньги, водка, тоска, – да и мало ли еще того, за что начисляется местный коофициент и проценты на стаж. Но одного на Севере нет – формализма.
Промысловиком в Воркутинский горкоопторг Облинский был зачислен за пять минут. Ему задали только один вопрос:
Вы оставили Москву – почему вы это сделали?
– Чтобы хоть что-то сделать…
Три месяца поработал в бригаде с двумя местными рыбаками, и к осени поставил свою собственную избушку на озере Ямба-ты, у слияния Тарь-ю и Сова-ю, рек по местным меркам не большим и не маленьким.
