Лукьянов молчал. Они стояли перед золотистыми штабелями молодой сосны.
— Подавай заявление, проси освободить тебя «по собственному желанию». Если не подашь, возбуждаю против тебя дело.
— Вот вы так всегда, Анатолий Анатольевич, — заговорил Лукьянов, — насмотрелся я уже на вашу работу, никогда вы не войдете в положение… Вы знаете, что у меня дети…
Анатолий Анатольевич, вынимавший из портсигара папиросу, положил ее обратно:
— А ты, Лукьянов, когда за пол-литра делал преступление, думал о своих детях? Не могу я входить в то положение, которое ты создал своей приверженностью к водке.
Книзе шел по едва намеченной тропе. Лукьянов на пять шагов сзади. Когда перешли распадочек, в котором лежали два огромных серых валуна, Лукьянов сказал:
— Вы добьетесь до худого своим бессердечием к людям. Вы каменный.
— Не к людям я каменный, а к безобразиям, что творят люди.
— А вы слышали, что говорят про вас?
— Вот скажешь, так услышу.
— Хотят привести вас к полному окончанию…
Старший лесничий остановился:
— Ты это, что ли, хочешь?
— Вы с шуточками, а я не про шуточки. Меня сейчас обидели, кезевских обидели.
— Это Фролова?
— А хотя бы…
— Ну, знаешь ли, Лукьянов!..
И пошел широким шагом. Дождь усилился.
Все следующие дни, все две недели продолжались дожди, то мелкие, то крупные. И настроение у людей, даже любящих всякую погоду, было пасмурное.
В один из этих пасмурных дней уборщица Феня прикрыла дверь в кабинет, куда Анатолий Анатольевич только что вошел, и сказала шепотом:
— Анатолий Анатольевич, не показывайтесь вы, ради бога, в Кезево по вечерам…
— А что такое?
— Добрые люди просили: скажи ты ему, чтоб вечером не показывался в Кезеве…
— Фролов, что ли?
— Говорят про Фролова.
— И ты о том же, кукушечка!
Но от разговора все-таки остался неприятный осадок. Память подсказывала схожие случаи: на Дальнем Востоке, в одном из заповедников, браконьеры убили директора, в другом — обходчика. На Волге… убить самого рыболовного инспектора не удалось, так убили двух членов его семьи. Жажда обогащения мутит разум у иных людей.
Но не потворствовать же им!
«Но не потворствовать же им», — повторил он эту фразу лесничему Жеймо, когда они сидели на берегу Орлинского озера, разговаривая о своих лесных делах и о характерах людей, с которыми приходится встречаться. В Орлинском лесничестве как раз производились рубки, и лесничий подчас тоже выдерживал натиск недобрых человеческих желаний.
В конце месяца случилось Книзе возвращаться поздним, часов в одиннадцать, вечером с Дивенской. Целый день не ел, не пил, устал страшно. Мучила жажда… А нет ли в Кезеве какого-нибудь незакрытого ларька?!
