Что проявляет очертанья.
Все мысли снова об одном
Под пташек ранних щебетанье.
Все мысли там, где белый снег,
Летел к земле,
Как к свету мушки.
И леденел висок навек,
Сливаясь с белизной подушки.
* * *
Черёмуха снова цветёт
Удушливым бешеным цветом.
И жизнь слишком быстро идёт –
И тянется тень за ней следом:
То память о тех, что ушли,
Истаяли в огненном лете.
…Озимые всходы взошли,
А близких нет больше на свете.
И солнце бьёт прямо в глаза –
И слепнешь –
Покатятся слёзы.
Всё слышишь родных голоса,
Что, будто листки у мимозы,
Свернулись от пристальных глаз:
Покажут изнанку в смятенье,
Лицом оставаясь жить в нас
И требуя строго смиренья.
* * *
А листья всё же распустились.
И снег сошёл, как мел с лица.
Но сны цветные не приснились…
Один и тот же без конца,
Как бы заело киноплёнку…
Я просыпаюсь на одном:
Где с миной кислою ребёнка
Уходит мама в окоём,
За облака, что скрыли небо.
Там лайнер в холоде парит,
И снежный шлейф плетётся следом,
И воздух сердце леденит.
* * *
Я научилась жить одна. –
Лишь тишина скребётся в душу.
В глазницы комнаты луна
Глядит так пристально, что трушу.
В ночном тумане расплылась –
И стала озером огромным;
Зовёт в свой омут,
Будто страсть, –
Так манит тёмным взглядом томным;
Дорожку стелет серебром –
Как снег на солнце, путь искрится.
Ступи: где ветер за окном,
Там к близким можно прислониться…
* * *
Всё правильно.
Лета не будет.
Заплаканно небо глядит.
Тепло никогда не наступит.
А в трубке лишь ветер гудит.
Всё.
Тихо.
И голос твой ветром,
Как эхо, за край унесло.
…Наматывать дней километры,
Чтоб в жизни хоть раз повезло.
Куда-то лететь постоянно,
Чтоб намертво сесть в колее,
В дожде, что долбит беспрестанно,
Что близкие люди – в земле.
* * *
Памяти Дмитрия Мезенцева, художника, иллюстрировавшего последнюю книгу моей матери, Эльвиры Бочковой, доделать которую не успели ни он, ни она…
Чёрно-белое линий сплетенье –
Изловчись – и поймай на лету…
Слишком лёгкое в небе паренье
Над деревьями в майском цвету…
Суета, та к земле пригибала,
Заставляла растить урожай.
А душа в забытьи пребывала,
Где вдоль тропочки – пропасть и край,
Где сиротами строчки из книги
Паутины раскинули нить…
Там под снегом раскатаны блики,
И не в видно, как страшно ступить…
Там осколки от брошенной чашки
Застревали навечно в груди…
