Это ли не трагедия? Это ли не драма?
Нет. Это полное фиаско, ответили мы друг другу. И для понимания столь горькой истины слова уже были излишни.
* * *
Не побоюсь громких слов: те дни были для меня окрашены в трагические тона.
Сорваться ли в головокружительную гонку за четвертой планетой или нет?
Поставить на кон сохранность бортовых систем, а, возможно, и конструкционную прочность звездолета? А вместе с ними — жизни всех моих товарищей?
Ведь только работая двигателями в закритическом режиме, «Звезда» могла бы догнать обреченную планету, пресловутый d-компонент, примерно за месяц до ее падения на Вольф 359.
Я считал и пересчитывал навигационную задачу на встречу с четвертой планетой на бортовом «Олимпике» сотни раз.
Но что подобные перегрузки будут означать на практике, к каким последствиям приведут — никакой компьютер оценить гарантированно не мог. Компьютер может многое, но он не Бог — о чем в наш термоядерно-космический век так часто забывают…
Я наблюдал отчаяние Хассо Лааса.
Я видел несгибаемую решимость в лице Бориса Багрия. Мольбу — в глазах Федора Вершинина.
Все они хотели, чтобы наша «Звезда», сжигая бесценные тонны антиматерии, стремглав помчалась в погоню за четвертой планетой.
Но единодушия — не было. Мой старший инженер Эдуард Изюмцев не хотел этой безумной погони. На словах я мог пренебречь его страхами, назвать их малодушием и даже безответственностью! Но в глубине души — нет. Мнением Изюмцева я дорожил как собственным.
Текли часы, слагались в сутки, а я всё медлил с решением…
* * *
Генетик Роберт Васильев всегда казался мне проницательным человеком, притом умеющим держать язык за зубами.
Полагаю, это было одним из неотъемлемых требований его профессии: мало ли что может происходить с человеком в его первой гибернации? От неожиданных признаний и неприглядных откровений дремлющего сознания до примитивных физиологических реакций организма, напрочь лишенного элементарного контроля собственной нервной системы.
Полагаю, Васильев заподозрил неладное сразу после моего первого выхода из гиберсна. Во всяком случае, заявился ко мне уже первым вечером, когда я обратился к Боре Виноградову, нашему врачу, за метирапоном.
На занятиях химтренинга для руководящего состава экспедиции и его ключевых членов экипажей нам дважды демонстрировали учебный ролик о медикаментозных средствах, способных в той или иной мере подавлять синтез кортизола, стрессового гормона «плохих воспоминаний». Умело управляя уровнем его содержания в организме, можно в какой-то степени ослабить или хотя бы подретушировать те устойчивые картинки в моем мозгу, от которых я предпочел бы полностью избавиться.
