армейские сапоги из жадной грязи, держу я свой путь.
По сторонам дороги безумными взглядами разбитых окон меня провожают
дома. Я знаю, во многих квартирах все еще течет призрачная сумбурная жизнь.
Там полупрозрачные люди делят куски мшистого хлеба, опасаясь за судьбы
своих звероподобных детей.
Я прохожу мимо детской площадки. Три года тому назад здесь была бойня. И
поныне дети, страшные, черные дети, не осмеливаются выходить за пределы
огороженного колючей проволокой периметра. По правую сторону от меня, в
тяжелой деревенской грязи, в остро пахнущем экскрементами месиве, бродят
те, кто выжил три года тому. При виде меня они на секунду прекращают
движение, поднимают головы, как кобры. Девочка с вьющимися волосами
подобно Горгоне открывает рот и шипит. Ползет к ограде, всеми тремя
пальцами левой руки загребая вонючую грязь. Два мальчика помладше с
вожделением провожают ее взглядом глазами - ее короткое платье задралось.
Меж тонких, белесых, увитых синими, с мой большой палец, венами ног
видятся им врата рая.
Слабый всхлип слышен с другого края детской площадки. Там возятся
подростки. Их игры более изощренны. Похоже, им удалось заманить в свое
логово Рабочего. Теперь они кубарем с гвалтом носятся вокруг него, взбираясь
на горки и турники. Рабочий нелепо ворочает торсом, по пояс увязши в грязи.
Вот один из юрких подростков, исхитрившись изло в чившись , кусает Рабочего в
лицо и тотчас же отскакивает, унося в широкой пасти кусок мяса. Рабочий
орет, но крик его тонет в шуме дождя, что пеленой милосердно скрывает от
меня жуткие детали происходящего.
Детская площадка остается далеко позади. Таких резерваций в городе
множество. Иногда мэрия совместно с остатками милиции устраивает рейды,
выжигая детскую популяцию. Порой в город приходят Убийцы. Впрочем, в
последнее время это происходит все реже.
Недалеко от Родильных Камер в былые дни располагался парк. Там, скрытые
от посторонних глаз густым кустарником, доживали последние дни Старухи из
Богадельни. Многие из них были слишком измождены, чтобы ходить,
постепенно погружаясь в землю, они безучастно провожали редких прохожих
мутно-белыми глазами. Подходить к ним считалось небезопасным: согласно
поверью, старухи все до одной были упырями, питались человеческой кровью,
подобно пиявкам присасываясь к зазевавшимся прохожим своими беззубыми,
но сильными деснами. Несколько раз в прессе появлялись ничем не
обоснованные «сенсационные» статьи, описывающие предполагаемые
