проходи-проходи, не стой столбом, раздевайся, возьми вон там на полочке тапки, - и
длинным бугристым пальцем указал он на пару тапочек, испещренных все теми же
штурвалами и ужасающими Карьерова знаками, - а я сейчас сварганю нам закуси какой,
коль тебе из мешка доставать неохота. Моя-то вот уж две недели как у матери гостит…
ейной, - последнее просторечное слово Манн выплюнул, как показалось Карьерову, с
какой-то гнойной злобой, - вот, значит, а я тут бирюкую! Ну, давай, раздевайся и проходи
на кухню! - он попытался было принять из рук Анатолия Федоровича мешок, но
последний крепко прижал его к себе и так озверело зыркнул на Манна, что тот отступил
на шаг.
-Ну ладно, ладно, я на кухне, - басанул он и был таков. Провожая ненавистную спину
глазами, Карьеров в ужасе уставился на криво намалеванное слово «АПОП» на халате.
«Что же это такое? - думалось ему, пока он снимал ботинки и втискивал опухшие ступни в
тапки, - как же он может так? Это подло! Подло!»
- Подлец! - пискнул он, впрочем, про себя, входя в маленькую, уютно обставленную
кухню.
Виктор Степанович Манн, злодей и дегенерат, уселся за стол, откинувшись на спинку
стула с полукруглыми ножками. На тарелке аппетитной горкой красовались колбаска,
ветчина и сыр. Рядом, на небольшом блюдце, кружком расположились бутерброды с
красной икрой. Хозяин дружелюбно поглядывал из-под кустистых бровей и делал
приглашающие жесты, указывая при этом на небольшую табуреточку напротив.
После секундного замешательства Анатолий Федорович в один шаг преодолел
расстояние до стола, поставил по центру бутылку водки и присел на табурет. Поерзав, он
положил локти на стол, задумался было, но, опомнившись, схватил с блюдца бутерброд с
красной икрой и, запихнув его в рот целиком, некоторое время сосредоточенно жевал,
глядя вбок и несколько вверх.
Манн с прищуром наблюдал за старинным другом. Крякнув, он взял в руки бутыль с
водкой, резким движением открыл ее и разлил мутную жидкость по стаканам. После
придвинул один из стаканов Карьерову и медленно кивнул, лукаво улыбнувшись.
Анатолий Федорович, давясь бутербродом, поднял стакан и, обхватив его край губами,
принялся лакать водку как воду. Жидкий огонь разлился по желудку. Он рыгнул, снова
почувствовав вкус пережеванного бутерброда во рту и поставил стакан на стол.
Манн, хмыкнув одобрительно, легко прикоснулся донышком своего стакана к краю
пустого стакана Карьерова и, прикрыв глаза, опрокинул содержимое себе в пасть. С
