Пятый этаж манил ледяным зевом. Тонкие лучи болезненного света исходили из глазков
дверей, одетых в дешевый дерматин. У двери ненавистного Манна Анатолий Федорович
остановился, помедлил немного, глядя на затейливый узор трещин на стене в неровном
лунном свете, и, протянув руку нажал на звонок. В гулкой тишине подъезда, нарушаемой
лишь чьим-то тяжелым дыханием на верхней площадке, дребезжащая трель звонка
прозвучала оглушительно громко, острой бритвой резанув по ушам Карьерова. С
удивлением отдернул он палец, но тотчас же снова позвонил, поражаясь собственной
наглости.
-Иду, иду! - раздалось из-за двери. Карьерову почудились шаркающие или даже ползущие
звуки, словно тот, кто находился за дверью, за неимением ног подтягивал змеиное тело к
двери. После холодный свет глазка сменился тьмой, когда хозяин квартиры прильнул к
нему с другой стороны.
- Кто там?
Анатолий Федорович ухмыльнулся недобро и помахал зачем-то бутылкой перед глазком.
- Степаныч, открывай, это Толик, - брякнул он развязно.
Ответом ему была неловкая тишина. Омерзительный змееподобный Манн, испугавшись
праведного гнева Карьерова, не спешил открывать.
-Э-э, Федорыч, ты что ль? - неуверенно произнесла дверь.
-Открывай, Степаныч, - с нетерпением притопнул ногой Карьеров, - я это, кто же еще.
Раздался скрежет давно несмазанного замка, и дверь открылась. На пороге, в ярком свете, возвышался предатель Манн. Был он гладко выбрит, одет в теплый халат сложного
покроя, обут в тапочки с вышитыми штурвалами и еще какими-то символами,
непонятными и отчего-то внушающими смутную тревогу. В правой руке Манн неведомо
зачем крепко сжимал зажженную свечу, левая была сжата в кулак и свободно висела вдоль
тела. Хмыкнув и поиграв желваками, Манн уставился на Карьерова, насупившись, из-под
очков в золоченой оправе.
Карьеров молчал, уставившись на тапочки двуличного друга. Отчего-то остро захотелось
сходить по большому, он даже присел, несколько разведя бедра, будто собирался
осуществить это желание незамедлительно. Вспомнив о предлоге, он поднял было руку с
бутылкой, но тотчас же безвольно опустил ее и засопел.
-Что такое, Федорыч? - зычным баском промолвил Манн, в голосе его угадывалось
удивление, но был он и дружелюбным, манящим, - случилось чего? Он посторонился,
жестом предлагая Карьерову войти. - Удивительный ты человек, право! То не
появляешься подолгу, а то вдруг на ночь глядя… с водкой… с мешком! А в мешке что -
закуска? - Манн хохотнул и от души хлопнул Карьерова по плечу. - Вот чудной! Да ты
