маринадам. Северный ветер свирепо дул в лицо, к ногам прилипла пожелтевшая газета.
Собаки провожали Карьерова полубезумными взглядами и даже некоторое время трусили
следом, вкушая эманации острой тоски, исходившие от протагониста.
Вскоре не ведающий пути Карьеров обнаружил, что ноги сами собой привели его к ограде
детского сада, расположенного в каких-то трех кварталах от дома. Насупившись,
уставился он на бугрившуюся детьми горку и, толкнув несмазанную калитку, зашел во
двор. Пристроившись на облезло-замызганной скамейке у входа, аккуратно положив
мешок рядом, Карьеров принялся рассматривать детей пристально, но не без иронии.
- Есть что-то недосказанное в детских фигурах, - пробормотал он себе под нос, - кажется, что не из глины они сделаны, а из… Карьеров умолк, почувствовав рядом чье-то
присутствие. Инстинктивно придвинув холщовый мешок поближе, Анатолий Федорович
поднял глаза и уперся взглядом в некрупную полуобморочную старуху в легком не по
погоде клетчатом плаще.
«Тварь! - подумал он, - часом не по мою ли душу? Еще кликнет милиционера», - и,
отвлекая внимание старухи, замахал неопределенно, в сторону детской кучи.
-Ваня! Ваня! - визгливо позвал он, впрочем, тихонько, чтобы не привлекать детского
внимания, и виновато посмотрел на старуху.
Надобно сказать, что Карьеров не собирался причинять вред детям, да и не осознавал он, отчего нелегкая занесла его в детский сад, и все же, в глубине своей ужасающей души,
понимал, что каждое действие, пусть даже и самое невнятное, продиктовано некоей
высшей целью.
Старуха, впрочем, успокоилась и даже улыбнулась Карьерову, обнажив черные, опухшие
десны…
- Мужчина! - несколько жеманно, но, тем не менее, оставаясь в рамках приличий,
обратилась она.
«Я тебе покажу «мужчину», - по своему обыкновению тут же подумал Карьеров,
стискивая и слегка скручивая пухлыми, но крепкими пальцами мешок. Однако внешность
старушенции как-то не располагала к агрессии, да и мутноватая тоска, поселившаяся на
самом дне его пыльной души, молила о человеческом общении. Анатолий Федорович,
приветливо взглянув на старуху, неторопливо сел обратно.
- Это очень редкая книга, - прошептала она, выуживая из подкладки плаща тоненькое
печатное издание в видавшем виды мягком переплете. Анатолий Федорович напыжился,
подготовился к тому, что ему сейчас будут что-то «втюхивать», и заскучал. Старуха
размахивала руками и увещевала. Ее шепот смешивался с порывами холодного ветра, таил
