в себе нечто необъяснимое, бальзамируя тупую боль в груди, завораживая. До него
долетали лишь редкие слова, лишенные смысла, будто вытолкнутые какими-то
озорниками голышом на многолюдную улицу люди – трогательно смешные.
Когда он пришел в себя, был только шелест ветра, который лишь подчеркивал гнетущую
тишину пустынной улочки. Детишки, мельтешившие до этого по двору садика, пропали.
Старуха сидела неподвижно, глядя остекленевшими глазами на что-то сквозь Анатолия
Федоровича, ее слегка приоткрытый рот тоже был похож на глаз. В уголках губ ее
закипела слюна, лицо окаменело и приняло выражение строгое и в то же время несколько
глумливое, как будто она узнала что-то настолько важное, что 2 было несовместимо с
жизнью.
Карьеров осторожно, по-детски, протянул руку и коснулся щеки старухи. Она была
холодна как лед. На коже остался след от пальца. Старуха была мертва.
Взвыв тихонько, Анатолий Федорович ухватился обеими руками за книгу и потянул на
себя. Вырвав лишь со второй попытки ее из рук покойной, Карьеров попробовал было
перекреститься, проделав вместо этого какие-то дикие пассы рукой с мешком, плюнул
вязкой слюной старухе под ноги и быстро пошел прочь.
Пройдя квартал, уже совершенно не понимая, куда он идет, Карьеров остановился под
аркой старого обветшалого строения, одного из тех, что так любят разглядывать и
фотографировать при случае насекомоподобные жители урбанистических монстров.
Пахло прелой листвой, окурками и немного мочой. Отчего-то здесь Анатолию Федоровичу
сделалось хорошо и спокойно. И вспомнился любимый момент из детства. Когда его семья
въехала на новую квартиру, еще не была внесена вся мебель, был теплый, немного
ветреный осенний день, и все двери – и на балкон и на веранду - были настежь
распахнуты. Отец с матерью о чем-то шутили на кухне, а он завалился в обуви на
двуспальную кровать и наслаждался теплым сквозняком, наблюдая за солнечными
отблесками на блестящем паркете. Именно тогда и возникло это щемящее и такое
упоительное чувство: время остановилось - и весь мир, и солнце, и ветер были только
для него… И чувствовалось, что дальше будет еще лучше, эти чудесные мгновения будут
приходить все чаще – он научится улавливать их, пока они не сольются в один сладостный
беспрерывный, доступный только ему калейдоскоп…
« Нет, я не хочу вспоминать дальше!» - замотал головой Анатолий Федорович. Но память
была неумолима.
Небо вдруг потемнело, вместо чистого осеннего воздуха в нос маленького Толика ударил
