Накатывает и отпускает. Во тьме наступающей вечной ночи, в бесконечности
звучит только одно слово:
НЕИЗБЕЖНОСТЬ.
Он крепко прижимает к себе жену и чувствует, как его руки проваливаются
сквозь ее спину, увязая на секунду в плоти, и вот уже он судорожно обнимает
ускользающий пепел.
Мертвый гнилой свет за окном вливается в комнату сквозь стекло.
И за секунду до последней он чувствует.
Облегчение.
Тихие стоны упавших деревьев,
Гулкие тяжбы заброшенных улиц,
Сиплые крики ветшающих зданий,
Плач неутешный остова трамвая,
Слезы, что с неба сквозь толщу металла,
Кровь под землею сквозь вязкую почву,
Желтые капли застывшего неба,
Сердце все тише, обернуто ватой...
Оладьи
Каждый раз, когда Анатолия Федоровича Карьерова приглашал в гости его близкий друг
Виктор Степанович Манн, он маялся, болел желудком и всеми возможными способами
пытался сорвать встречу. Виктора Степановича он ненавидел дико и бессмысленно,
искренне желая, чтобы последний заболел саркомой или отравился грибами. По вечерам
он подвывал у окна, вожделенно представляя, как его друг захлебывается густой рвотой и
в судорогах испускает дух.
- Вот же мразь! - не раз говорил он своей жене, - в гости! Я ему покажу гости. Я ему так
покажу, что на том свете черти обгадятся!
После этой невразумительной фразы Анатолий Федорович обычно икал и значительно
глядел на жену тяжелыми сомовьими глазами.
- Он же друг тебе с детства, - почтительно шептала невнятная до дрожи жена Анатолия
Федоровича, - уважь, уважь!
- Надо же, друг, в жопе круг! Я, быть может, никого не люблю!
В памятный тот день Анатолий Федорович проснулся рано, умылся холодной железистой
водой из-под крана, присел было по большому, но потужившись напрасно некоторое
время, - передумал и, охая, прошествовал на балкон. Там, воровато оглядываясь, он
приподнял дважды пудовую запыленную гантелю, положил ее на место и,
приободрившись, пошел на кухню. Жена уже ушла, на плите, в чугунной древней
сковороде, аппетитной горкой возвышались оладьи. Покряхтев для острастки на одноухого
кота, скребшего с маниакальной настойчивостью рецидивиста линолеум, Анатолий
Федорович судорожно сковырнул вилкой сразу несколько оладушек и, не присаживаясь,
принялся жрать стоя над сковородой.
Насытив утробу, Карьеров отправился в спальню, подошел к шкафу, открыл его настежь и
долго, со значением шевеля кустистыми бровями, глядел в потустороннюю гору несвежей
одежды. После, остановив взгляд на линялой рубашке когда-то белого цвета, с
