если бы кто-то не там поставил запятую, тем самым начисто изменив смысл всего
предложения. Его неправильно сделали. Поэтому ни один из миров его не держит. Он
думает, что его послали закончить все это - старик неопределенно махнул рукой в сторону
всепоглощающей тьмы, из недр которой доносились теперь смрадные чавкающие звуки, -
но он не губитель. Он - врата. И путем его пройдут темные, и темные унаследуют мир.
Вы что думаете - он сбежал из ада? Его выпустили!
- Но Азимут… - начал было Степан, и тотчас же девочка-гидроцефал прикрыла его рот
исклеванной ладошкой
- Не произносите это имя! - зашептал старик. - Тот, кого вы назвали, не Бог. Он лишь
направление для темных, проходящих сквозь врата. Мир погибнет, захлебнувшись
желудочным соком Древних, отравленный язвенной отрыжкой существ, сам облик
которых преступен!
Степан тупо пялился на старика.
- Вы должны нам помочь, - продолжал тот. - У нас еще есть несколько часов, прежде чем
цемент законов мироздания 2раскрошится2. Тогда через вашего батюшку хлынут на
землю орды нечестивых созданий.
- Водка… - проблеял Степан.
- Он ведь съел вашу мать, знаете ли, - безучастно заявила гидроцефалка. – И женщину
эту, с которой вы живете, к слову, тоже съел. Он и поэта слопает, только чуть попозже.
Она еще не успела закончить предложение, как перед глазами Степана сформировалось
новое видение: на сей раз он играл с батей в хоккей, и снова за гаражами. Отец улыбался, помахивая клюшкой, в которой безошибочно можно было узнать безрукий торс и
свернутую голову поэта Снарядова.
- Я… - начал он, пытаясь проглотить ком рвоты в горле.
- Вам нужно нарушить его целостность, - тихо сказал старик. - По уму, конечно, надо
было его изрубить в куски, но куда уж нам тягаться с вратами. Уколите его вот этим, - он
протянул Степану острый кусок мутно-зеленого стекла, - хорошо уколите и разбейте
окно. Голуби закончат дело.
- Голуби, - эхом отозвалась девочка. Тишину двора взорвал клекот тысячи птиц. Шум их
крыльев заполонил тьму. Степан чувствовал, как они носятся вокруг, задевая его своими
перьевыми телами, ощущал их дыхание на своем лице. Он зажмурился и замычал.
Когда он открыл глаза, все было тихо. В темноте тускло, по-кладбищенски, светился вход
в подъезд неподалеку.
Медленно поднявшись с земли, он побрел в сторону подъезда. В голове, в сумбуре перьев
и птичьих криков, мелькали обрывочные мысли: «Сожрал. Врата. Водка. Хоккей». Он
попытался собрать их воедино, но не смог.
