в Малешовицы, пока наконец не обломил о него шест, после чего мог наконец вернуться назад в Либень. Хорошо. Но в горячке он забыл, что в к|баке-то осталась вся публика и что, по всей вероятности, эти мерзавцы там начнут сами хозяйничать. В этом ему и пришлось убедиться, когда он наконец добрался назад в свой кабак. Железная ролета у кабака наполовину спущена и около нее двое полицейских, тоже основательно хватившие (когда наводили внутри порядок). Все, что в кабаке находилось, наполовину выпито, на улице пустой боченок из-под рому, а под прилавком два перепившихся субъекта, которых полицейские не заметили и которые, после того как их Пароубек вытащил, хотели заплатить ему по два крейцера: больше, мол, водки не выпили… Так-то наказуется горячность. Все равно, брат, как на войне: сперва противника разобьем, потом за ним да за? ним, а потом сами не знаем, как улепетывать…
— Я этих сволочей хорошо в лицо запомнил, — проронил Водичка. — Попадись мне на узенькой дорожке кто-нибудь из этих гусаров, — я с ними живо расправлюсь. Если уж нам, саперам, в голову что-нибудь взбредет, то мы на этот счет звери. Мы, брат, не то, что какие-нибудь там ополченцы. На фронте под Перемышлем был у нас капитан Ецбахер, сволочь, которой равную на свете не сыщешь. Так, брат, над нами измывался, что один из нашей роты, Биттерлих — хоть и немец, но хороший парень, — из-за него застрелился. Ну, мы решили, как только начнут русские палить, то капитану Ецбахеру придет каюк. И действительно; не успели русские начать перестрелку, мы, как бы невзначай, выпустили в него этак пять зарядов. Живучий был гадина, как кошка, — пришлось его добить двумя выстрелами, чтобы потом нам не попало. Только пробормотал что-то, да так, брат, смешно — прямо умора! — Водичка засмеялся. — На фронте такие вещи не сходят с повестки дня. Один мой товарищ (теперь тоже с нами в саперах) рассказывал, что, когда он был в пехоте под Белградом, его рота пристрелила во время атаки своего обер-лейтенанта, тоже собаку порядочную, который сам застрелил двух солдат во время похода за то, что те выбились из сил и не могли итти. Обер-лейтенант, когда увидел, что пришла ему крышка, начал вдруг свистеть сигнал к отступлению. Говорят, ребята при этом чуть не померли со смеха.
За таким захватывающим и поучительным разговором они добрели наконец до торговли железом пана Каконя на Шопроньской улице, № 16.
— Ты бы лучше подождал здесь, у ворот, — сказал Швейк Водичке, — я сбегаю на второй этаж, передам письмо, получу ответ и мигом приду назад.
