– Ба! Динь, а вон тот бородатый – это сам Колченов!
– Хочешь сказать что, Ванюшка произошел от специалиста по вшам и блохам?
– Я удивлена, ты знаком с трудами Колченова?
– Немного.
– Динь, да у Колченова же профиль римский и губы развратного Цезаря.
– Не подходят вроде.
– Достал… Ну не могу сконцентрироваться… Слишком большое количество отвлекающих факторов.
– Тарталетки, волованчики…
– Хочешь, познакомлю с мужем Лидуни?
Доцентша кивнула в сторону заносчивого типуса.
– Теперь понятны апокалиптические настроения Лидуни. С таким дядей проведешь ночь и поверишь в первую, вторую, третью, четвертую, пятую, шестую и седьмую печать.
– Не смешно, – и Нинель Осиповна без сопровождения отправилась подлизываться к математическому гуру.
Создалась благоприятная ситуация для пробного зондирования.
Насытившись перед разговорно-силовой акцией, я начал выбирать достойную жертву.
Нинель Осиповна попала в дискуссионные тиски между чемпионствующим доктором в искристом блейзере и его подобострастным замом в сером двубортном костюме.
Я допил шампань, откупоренную в честь поросят.
Кто-то провозгласил тост за будущего Нобелевского лауреата.
И приступил к действиям, за которые полагаются другие, более строгие премии.
Отсечь от ученого стада наиболее перспективную, в смысле слива информации, особь не представлялось особенно сложным.
Главное – выполнить несколько предварительных условий.
Не попасть ненароком в поле зрения втянутой в ожесточенный спор Нинели Осиповны, которая напирала и словесно и физически, пытаясь довести оппонентов до фрустрации…
Наметить укромный, желательно изолированный уголок для тет-а-тета.
Я шагнул за доску, испещренную химическими, с преобладаниями кислорода и углерода, формулами.
В зале добавилось гостей и официантов.
Шампанское усугубляло броуновское движение ученого люда.
Перемещаясь по залу в хаотичном стиле одинокой газовой молекулы, я открыл скромную дверцу служебного назначения.
Среди пылесосов для влажной уборки, допотопных швабр и пронумерованных ведер было неуютно, зато интимно.
Отдавало нашатырем, стиральными порошками да сохнущими тряпками.
Эта рабочая каморка идеально подходила в качестве допросной комнаты.
Осталось завлечь внутрь кого-нибудь поразговорчивей и с врожденной тягой к доносительству.
Вернувшись в зал, я нацелился на средней комплекции мыслителя, выводящего в одиночестве химические формулы на пластиковой доске.
– Пройдемте, – сказал я по-ментовски грубо и безапелляционно.
