— Все путем, — ответил Маршал.
— Ой, а знаете что, — сказал Жира.
— Мы же договорились, что все сходят отлить перед тем, как садиться в трамвай, — напомнил Хеннинен.
— Да нет, я о том, что это вообще так волнительно, оно, конечно, и в туалет немного хочется, но внутри такой, как моторчик маленький, типа, ну вот, черти, мы наконец-то едем в город.
— Ну, что я говорил, — вздохнул Хеннинен.
— А что ты говорил? — спросил Маршал.
— А правда, что же я говорил? — сказал Хеннинен, собрав морщины на лбу в один ряд.
— Похоже, впереди маячит очередная загвоздка, — сказал Маршал.
— Заткнитесь, идиоты! — крикнул Жира. — Я вам о чувствах своих говорю. То есть я имел в виду, что посмотрите, где мы, где мы едем, у меня появилось какое-то удивительное чувство от того, что мы едем, сидим вот так в трамвае, мне даже кажется, что мы едем как-то слишком быстро.
— Да, в какой-то момент и правда слишком быстро, — сказал Маршал.
— Чего?
— Ничего, я просто подумал, что так мог бы сказать какой-нибудь эстрадный артист где-нибудь в интервью.
— Ну, я тоже мог бы так сказать, — промычал Хеннинен. — Об этом. То есть о том, что вы совсем размякли в своей дневной неспешности, зато я получил заряд бодрости от полицейских, и поэтому для меня в этой поездке нет ничего удивительного.
— Хеннинен, а ты помнишь того соседа там, в деревне у твоего брата? — спросил Жира. — Ну, который рассказывал, как они всей семьей отправились в город смотреть на эскалаторы в метро, потому что они такие длинные, помнишь.
— Не-а.
— Ну, не помнишь и ладно.
Потом чуть было не возникло желание сказать что-то умное по поводу эскалаторов и вновь загнать всех в тупик размышлений, но тут появилось новое обстоятельство, дело в том, что трамвай подошел к очередной остановке и как-то подозрительно долго на ней стоял. Следовало бы сразу внимательно осмотреться, но в голову полезли всякие сверхурочные мысли, а сердце тревожно забилось в ожидании чего-то худшего, однако, придя немного в себя и употребив глаза по назначению, поняли, что задержка связана с заменой водителя, он, наверное, наконец-то вышел на пенсию, старый хрен, который вел трамвай до этого. Он собрал свои пожитки в черный кожаный ридикюль, такие раньше были у докторов, вышел из вагона и скрылся в дверях ближайшей станции метро. И как только он ушел, на его место, отгороженное от всего салона толстой пластиковой загородкой, тут же вскарабкалась женщина в синей форме с такой большой рыжей шевелюрой, что сразу стало страшно; она задержалась на ступеньках, устанавливая свою кассу, затем отрегулировала уровень сиденья и взглянула на себя в большое круглое зеркало, основное назначение которого было, наверное, следить за пассажирами, но, может, она только что побывала в парикмахерской или еще чего-нибудь в таком роде.
